Начало
Звания и деньги
Имелись и другие, более прозаические, но неотложные, проблемы, обременявшие повседневную жизнь русских добровольцев.Они касались денег и званий.В Испании платили только добровольцам, служившим в Иностранном легионе. Такое положение вещей ставило русских, воевавших в карлистских частях или в регулярной армии, в весьма затруднительное положение.Большинство из них не имели финансовой поддержки, а многие оставили дома нуждающиеся семьи.РОВС делал все возможное, чтобы поддержать родственников солдат и офицеров, сражавшихся в Испании, но этого было не достаточно.
Шинкаренко неоднократно ставил этот неприятный вопрос перед Франко и генеральным штабом.Он указывал, что русские, в отличие от испанских военнослужащих, не могли время от времени обращаться за финансовой поддержкой к родным.По воле исторического «несчастного случая» у «белых» не было собственной страны или какой-либо другой опоры. Шинкаренко тщетно просил Франко установить для русских солдат хотя бы небольшое жалованье. Не имела последствий и его просьба к Франко касательно помощи ему лично, которая позволяла бы сводить концы с концами. Даже формулировка этой просьбы, адресуемой одним офицером («имеющим пять ранений ветераном трех войн») другому офицеру не смогла пробить каменную стену молчания.
Все русские поступили на службу к националистам в качестве рядовых.Никому из них не удалось сохранить звания, полученные в царской армии, и непризнание прошлого военного опыта очень задевало их.Многие жаловались на то, что, даже заручившись рекомендацией к повышению в связи со своими новыми боевыми заслугами, они не могли продвинуться, поскольку начальство оставляло такие предложения без внимания, а следовательно, офицерское звание и содержание оставались для них недоступными. Между тем, в полевых условиях продвижение по службе и сопутствующие вознаграждения были обычной практикой во всех армиях.
Примечательно указание Яремчука на случай, когда белый доброволец, продемонстрировавший необычайную храбрость в бою, получил повышение от старшего по званию офицера царской армии, но при этом не был отмечен командованием националистов.Этот факт свидетельствует о странной ситуации, в которой русским приходилось действовать в качестве отдельной маленькой армии внутри вооруженных сил Франко. Но при этом любой намек на то, что русские добровольцы подчинялись альтернативной структуре, для верховного командования испанцев, как и для любой иной армии, был бы решительно не возможен.
В конце войны, в ходе празднования победы Франко и распределения наград среди победителей, все русские эмигранты были повышены до лейтенантского звания. Эта акция была расценена ими положительно и в определенной мере компенсировала отсутствие признания в военные годы.Несколько лет спустя, во время Второй мировой войны, Шинкаренко с удивлением и радостью обнаружил, что его офицерское звание обеспечило ему небольшую военную пенсию от испанского государства.
Шинкаренко начинал войну в карлистском подразделении генерала Томаса де Сумалакарреги.Фок и еще два офицера, вместе с которыми он прибыл в Испанию, довольно быстро были переведены в батальон Донна Мария де Молина, где уже сражались несколько белых добровольцев.Шинкаренко отказался ехать с ними, поскольку считал, что сосредоточение всех русских в одной испанской части помешало бы формированию отдельного русского подразделения. Кроме того, он отзывался о русских добровольцах в батальоне Донна Мария де Молина как о кучке отщепенцев, погрязших в интригах и склоках. После того как Фок, попав в окружение республиканцев, покончил с собой в бою под Бельчите в октябре 1937 года,Шинкаренко остался наиболее высокопоставленным представителем белогвардейцев в Испании. Провоевав четыре месяца, он получил серьезное ранение в голову и лечился в военном госпитале в Сарагосе. Выздоровев, русский генерал перешел в испанский Иностранный легион, где, как он надеялся, прежний боевой опыт получит большее признание.В легионе Шинкаренко несколько раз пытался добиться более высокой должности, но не преуспел в этом.
Фок, Шинкаренко и прочие русские офицеры были военными старой школы.Значение класса и касты, как и присущие дворянину правила поведения, усваивались ими с рождения. Шинкаренко, например, был убежден в том, что представители одного и того же класса повсюду одинаковы, поскольку есть незримые, но непоколебимые основы, на которых держится их общая культура. Так, все они «умеют пользоваться ножом и вилкой», «читали “Робинзона Крузо”», «прекрасно знакомы с жизнью Юлия Цезаря». Разумеется, присущая Шинкаренко прочная вера в социальную иерархию была серьезно поколеблена, когда люди, которых он считал равными себе в социальном и военном плане, начали обращаться с ним как с простым солдатом.
В начале 1938 года, сражаясь под Толедо, Шинкаренко высокомерно отмахнулся от похвалы своего непосредственного командира, поскольку не считал, что похвала испанского майора должна что-то значить для русского генерала. Приводя в дневнике мнение о своем начальнике – тот, мол, знает лишь азбуку военного дела и не более того, – Шинкаренко отмечает, что оценка русского офицера, прошедшего школу императорской армии, куда более весома, чем мнение какого-то испанца о русском военном.
Шинкаренко особенно негодовал по поводу пренебрежительного отношения к себе со стороны испанских офицеров. Добившись перевода в испанский Иностранный легион, он предполагал, что удостоится личной встречи с его командующим, генералом Хуаном Ягуэ. Раздраженный, он проводил часы в бессмысленном ожидании перед зданием штаба легионеров.Шинкаренко не мог поверить, что командир легиона не знает о русском бригадном генерале, ожидавшем его аудиенции. Поведение испанца было расценено им как пренебрежение.По мнению Шинкаренко, испанцу следовало понимать, что русский генерал наносит ему визит не каждый день.Когда, наконец, эти двое через несколько месяцев столкнулись лицом к лицу – Ягуэ инспектировал часть, в которой служил Шинкаренко, – русский, стараясь привлечь к себе внимание, вытянулся, как флагшток, но командир Иностранного легиона просто прошествовал дальше вдоль строя, словно вовсе не заметил выделяющуюся фигуру с трехцветной русской нашивкой.Позже, в 1938 году, когда Шинкаренко, утомленный «бесплодной» осадой Мадрида, добился перевода на юг, в штаб марокканцев, Ягуэ сделал вид, будто не заметил этого. Но, едва русский устроился на новом месте, как поступил приказ Ягуэ, предписывавший ему немедленно вернуться в прежнюю часть и ждать дальнейших распоряжений. Через пять дней пришла весть о том, что Шинкаренко предстоит отправиться на север, чтобы присоединиться к батальону в Сарагосе, – невзирая на то, что его перевод к марокканцам был разрешен канцелярией самого Франко и у русского генерала имелся соответствующий документ.Единственным объяснением «загадочного поведения» испанского генерала, по мнению Шинкаренко, было то, что он завидовал статусу и опыту русского подчиненного.
После перевода в Сарагосу Шинкаренко, по его признанию, в основном просиживал за игрой в шахматы, пока не исхитрился перевестись в штаб-квартиру генерала Хосе Энрике Варелы в Теруэле.Здесь, на завершающей ступеньке испанской карьеры, Шинкаренко вновь почувствовал несправедливое пренебрежение со стороны командования.Он присоединился к штабу Варелы в феврале 1939 года, оставаясь там во время последующих «зачищающих» операций в Каталонии.Приятно отобедав с командиром корпуса и начальником штаба в первый же вечер по прибытии, Шинкаренко на следующий день был огорошен сообщением о том, что из-за «острой нехватки столовых приборов» в дальнейшем ему предстоит столоваться с младшими офицерами.Он списал это оскорбление на незнание генералом Варелой социальных тонкостей, которое, в свою очередь, было обусловлено «низким происхождением» испанского военачальника.Признавая, что распознать в Вареле плебея было все же очень трудно, Шинкаренко в мемуарах настаивает на том, что в качестве командира испанец был не слишком одарен и, безусловно, крайне тщеславен.
С точки зрения испанцев, Шинкаренко отнюдь не был идеальным подчиненным.Он отличался завышенной самооценкой и был заядлым жалобщиком.Кроме того, присущее ему стремление, взяв дело в свои руки, лично вести переговоры по улучшению собственных условий, едва ли могло снискать расположение в боевых условиях.Скорее всего, помимо прочего, отношение испанских генералов к Шинкаренко и другим русским офицерам отражало личную оценку генерала Франко. Каудильо с нескрываемой прохладой относился к грандиозным планам белоэмигрантов. Держа русских генералов на расстоянии, он стремился ограничивать их амбиции.
Между тем, РОВС хотел возродить императорскую армию, расформированную и рассеянную по доброй половине земного шара. Первейшим пунктом этого проекта считалась необходимость сформировать самостоятельное русское подразделение, воюющее на испанской земле. Для поддержания дисциплины и повышения боевого опыта было очень важно, чтобы им командовали русские офицеры. Шатилов, Фок и Шинкаренко надеялись, что подобная структура составит костяк будущей армии. Этот план Шинкаренко изложил в пространной петиции, направленной Франко в июле 1937 года и начинавшейся с напоминания о том, что речь идет именно о «белых русских», – во избежание недоразумений эти слова выделены печатными буквами. Если бы Франко разрешил сформировать отдельное русское подразделение, утверждалось в документе, множество русских солдат со всего мира откликнулись бы на призыв вступить в его ряды. В идеале Шинкаренко виделось пехотное соединение, подкрепленное пулеметными расчетами и пушками. Артиллерия, пояснял он испанскому верховному главнокомандующему, всегда оставалась сильной стороной русских войск. Уже сегодня, продолжал Шинкаренко, он получает пачки писем от бывших царских офицеров, интересующихся, как добраться до Испании и попасть в число добровольцев. И, если в настоящее время, из-за малочисленности русских в Испании, отдельное подразделение выглядит нереалистично, поддержка со стороны Франко быстро исправит ситуацию.
В частности, Шинкаренко хотел, чтобы Франко дал русским вербовщикам право самостоятельно решать, кто может пересечь границу с целью поступить на службу. Существовавшие на тот момент ограничения были настолько жесткими, что хорошие солдаты со значительным боевым опытом, способные стать отличными новобранцами, получали отказ. Шинкаренко ссылался на историю своего бывшего сослуживца из Марселя. В свое время тот служил в Крыму под началом самого Шинкаренко, по рекомендации которого и поехал в Испанию, но на пограничном пункте получил отказ и был отправлен домой. В результате из-за нехватки денег на обратный путь «отличный новобранец» оказался в затруднительном положении и даже проникся враждебностью к националистической Испании.В заключение автор петиции напоминал Франко, что белое движение и националистическая Испания разделили «благородное дело защиты европейской христианской культуры» и что русские с 1917 года сражаются с «нашими смертельными врагами» – «красными».Пять дней спустя от Франко пришел ответ, состоявший из одного предложения.Он поблагодарил Шинкаренко за «интерес, проявленный к борьбе испанских националистов», но отказал в просьбе.
С момента прибытия в Испанию Шинкаренко пытался добиться личной встречи сФранко. Он придавал огромное значение персональному общению одного офицера с другим, не сомневаясь, что, если бы с каудильо удалось поговорить с глазу на глаз, замыслы русских раскрылись бы полнее. В июле 1937 года он ходатайствовал о разрешении «приветствовать» испанского лидера лично, чтобы «передать, что чувствует старый солдат царской России». В том же месяце Шинкаренко ранили; свое пребывание в госпитале в Сарагосе он использовал для того, чтобы подготовить петицию с изложением планов Белой армии.Во время лечения знакомый монархист представил его генералу Альфредо Кинделану, также убежденному монархисту, командовавшему военно-воздушными силами националистов. Тот в свою очередь познакомил Шинкаренко с Хосе Антонио Сангронисом-и-Кастро, франкистским министром иностранных дел, который в итоге смог организовать желанную аудиенцию.
Встреча Шинкаренко с Франко состоялась 5 августа 1937 года, то есть в тот момент, когда каудильо уже успел получить и отклонить его ходатайство. Шинкаренко увидел Франко одетым в камуфляжную форму; он был стройнее, чем на фотографиях, но все же «довольно полным». Каудильо, «как и многие испанцы», был склонен к облысению, но имел «красивое, мужественное нордическое лицо».Разговор шел на испанском языке, что, вероятно, поставило русского в невыгодное положение, потому что даже в 1950-е годы, прожив в Испании довольно долго, Шинкаренко с большим трудом изъяснялся по-испански.Хотя Франко улыбался и спросил о его ранении, Шинкаренко почувствовал в его обращении «холодность».Шинкаренко просил о повышении в звании, поскольку, в конце концов, он был русским генералом.Франко ответил, что, безусловно, эта просьба требует обсуждения, и изъявил готовность перевести его в «более престижную» часть.Тут же позвонив начальнику штаба, Франко приказал, чтобы русского офицера немедленно зачислили в Иностранный легион.
Хотя Шинкаренко намеревался поднять вопрос о самостоятельном русском подразделении, он почувствовал, что Франко не желает говорить об этом.После столь долгого ожидания личной встречи с каудильо Шинкаренко был разочарован.Несмотря на то, что Франко был вполне предупредителен, в его обращении чувствовалась дистанция. Русский с огорчением отметил в своем дневнике, что если бы их вдруг поменяли местами и выдающийся иностранный генерал предстал бы перед ним самим, то он, Шинкаренко, сорвал бы медаль с собственной груди и тут же отметил бы ею собеседника – не просто за заслуги, а в знак уважения перед необыкновенной судьбой.
Восстанавливаясь в госпитале после ранения в голову, Шинкаренко также встретил Марию дель Кармен Поло, супругу Франко, навещавшую больничную палату и кратко побеседовавшую с несколькими пациентами, включая русского генерала.Он был тронут ее «скромностью и достоинством», хотя общение оказалось слишком беглым.Гораздо более обстоятельным было внимание, оказанное ему белоэмигрантскими общинами разных стран. Сообщения русскоязычной прессы о белом генерале, который был ранен, сражаясь в Испании за генерала Франко, вызвали шквал писем от женщин-эмигранток отовсюду, от Харбина до Конго, с пожеланием скорейшего выздоровления. В Испании Шинкаренко, вероятно, наиболее комфортно чувствовал себя среди женщин-аристократок, с которыми познакомился по прибытии в Сан-Себастьян в начале 1937 года и общение с которыми поддерживал во время своих периодических визитов в штаб-квартиру каудильо, где пытался добиться для себя более высокой позиции. Дамский угодник с хорошими манерами, он проводил приятные вечера в очаровательной компании, разговаривая по-французски и играя в бридж.После войны он вышел в отставку и поселился в Сан-Себастьяне, проживая в благородной бедности на скромную пенсию, определенную ему испанским правительством.
Заключение
Нелегко с точностью определить, каков был военный вклад белоэмигрантов в победу франкистов. Сами они считали себя превосходными солдатами, имевшими за спиной блистательную воинскую традицию.Не удивительно, что в воспоминаниях об Испании они в основном описывают свои геройские подвиги.Между строк, однако, проступает менее радужная картина. Эти люди жили в мире, в котором мечта о возможном повторении событий 1918–1921 годов, ведущем к победоносному исходу, была единственной компенсацией за психологическое отчуждение и физическое изгнание. В Испании их потери были весьма высоки, и Шинкаренко не преминул подчеркнуть этот факт, убеждаяФранко принимать в армию больше русских.По крайней мере из 100 русских, сумевших завербоваться на испанскую службу, 34 погибли.Трудно сказать, однако, о чем столь высокие потери свидетельствуют в большей мере: о военной выучке или же о ее нехватке.Шинкаренко иФок считали делом чести всегда ходить под пулями не пригибаясь, и даже в окопах не отказывались от своих привычек, а это означает, чтоони превращались в ходячие мишени для противника. Результатом стало тяжелое ранение Шинкаренко пулей снайпера. Разумеется, это может свидетельствовать о мужестве ибесстрашии, но человеку со стороны подобное поведение кажется безрассудным. Столь старомодные представления о баталии приличествовали скорее эпохегусар, атакующих в степи широким фронтом, нежели военной стратегии кануна Второй мировой войны. Среди русских потерь, которые перечисляет Яремчук, упоминаются Николай Зотов, раненный пятикратно, а также Константин Константинов, раненный трижды. Генерал Фок, как уже говорилось, предпочел совершить самоубийство в Бельчите, чтобы не попасть в руки «красных».
Многие русские эмигранты, оставшиеся в Испании, в годы Второй мировой войны продолжили служить в испанской Голубой дивизии на Восточном фронте или в итальянской армии. Эта непрерывность военной службы, вероятно, отражает дефицит иной профессиональной занятости, кроме военного дела. Впрочем, принято считать, что добровольцы всегда воюют лучше, чем призывники, аэти белые русские становились добровольцами несколькораз.
Шинкаренко и его товарищи презирали «пассивность» и «безынициативность» солдат националистов. По словам Шинкаренко, в бою многие испанские солдаты хотели только избежать пули, а не победить врага.Русские утверждали также, что, даже когда испанские солдаты проявляли храбрость, их командиры демонстрировали неискушенность в искусстве ведения войны.Трудно определить достоверность этой оценки, поскольку она может быть результатом общего отношения русских, которых часто обходили в продвижении по службе, или гипертрофированного чувства превосходства, в котором они находили утешение. Они любили подчеркивать, что участвовали в большем количестве европейских конфликтов, чем испанцы, хотя старались не упоминать о том, что в двух своих последних войнах царская армия была разгромлена.Вместо этого Шинкаренко предпочитал приводить примеры, показывающие, как испанцы из обоих лагерей проявляли трусость в сражениях. В боях при Мондрагоне, например, противоборствующие стороны стояли друг против друга несколько недель, разделявшее их расстояние было невелико, но никто не был убит даже при артиллерийском обстреле.
Так или иначе, Шинкаренко был непреклонен во мнении, что сражения, увиденные им в Испании, были менее современны, чем европейские войны, в которых он участвовал между 1914-м и 1921 годами. Прежде всего испанская война отличалась пассивностью и медлительностью.Например, с весны и до зимы 1938 года Шинкаренко и его товарищи участвовали только в одном бою, причем испанские солдаты больше стремились уклониться от «свистящей пули», чем «атаковать врага».Это происходило не столько из-за отсутствия мужества, как считал Шинкаренко, сколько в силу того, что офицеры старались не проявлять инициативы. Исключением были некоторые баски, которые, по его мнению, были «трезвыми, практичными, хорошими» солдатами, хотя их офицеры тоже разочаровывали, так как знали военное дело только из учебников.
Но что получил от белых добровольцев Франко? Весьма немного.Их число было невелико и едва ли стоило всех усилий по вербовке и обучению. Несомненно, пометки на документах, касавшихся грандиозных проектов Шинкаренко, свидетельствуют о раздражении верховного командования националистов по указанному поводу.
На параде по случаю победы Франко, состоявшемся в Мадриде, русские эмигранты гордо маршировали как отдельное подразделение, неся флаг царской России. Но после окончания войны они столкнулись с нищетой. У эмигрантских организаций не было средств на демобилизацию, и в результате многие русские остались в Испании, где вынуждены были искать себе заработок.Наиболее предприимчивые объединялись в творческие коллективы и путешествовали по стране с концертами традиционной русской музыки и танца.Те, кто вернулся в Париж, с началом Второй мировой войны были интернированы среди прочих лиц без гражданства. В 1942 году некоторое количество русских эмигрантов записалось в Антибольшевистский легион, который набирался в Париже Жаком Дорио для борьбы на стороне Гитлера на Восточном фронте. Но это не стало выходом из тупика.После того как легион вступил на территорию России, русские снова, как в 1930-е годы, столкнулись с прежней дилеммой.Некоторые перешли в советские части, чтобы не сражаться против соотечественников на родной земле, в то время как другие, считая, что в рядах нацистов они помогают ниспровергнуть большевизм, уничтожали партизанские отряды в Польше и на Украине.
Когда началась Вторая мировая война, Шинкаренко вернулся во Францию и попытался вступить в ряды французской армии. Ему отказали по причине возраста и сомнительного правового статуса лица без гражданства. Он воспринял это как очередное проявление неуважения к славному прошлому царского офицера, но, когда в середине 1940 года Франция капитулировала, он «почувствовал облегчение» от того, что ему лично не довелось разделить этот позор.Шинкаренко умер в возрасте 78 лет в Сан-Себастьяне в 1968 году.
Перевод с английского Андрея Захарова
Источник