Российские силы специального назначения глазами норвежцев. Часть 2.

Перевод Центра АСТ


Армейский спецназ (с) umor2013.ru


Российские теория и дискурс специальных операций

Военно-теоретических исследований проблематики специальных операций меньше, чем исследований, посвященных использования других видов вооруженных сил – Сухопутных войск, ВВС и ВМС. Саймон Энглим пишет, что у специальных операций «нет своего гуру или великого теоретика»[1]. К такому же выводу приходят и российские эксперты в этой области. По мнению бывшего офицера спецназа ГРУ полковника Владимира Квачкова, разработка теории специальных операций в России – это нечто, что еще только предстоит сделать. Одну из причин подобного положения дел называет другой ветеран спецназа генерал-майор Сергей Канчуков. По его мнению, в советской военной традиции всегда присутствовало некое предубеждение к силам специальных операций, как к типичному инструменту западного империализма. А поскольку Советский Союз осуждал этот самый империализм, дискурс об использовании сил специальных операций, как правило, ограничивался их вкладом в территориальную оборону внутри страны, но не за ее пределами[2].

Владимир Квачков – один из немногих российских офицеров, который принимал участие в разработке официальной теории применения сил специальных операций в России. С 2004 по 2008 годы Квачков занимался разработкой программного документа о будущем российских СиСО. Разработка документа окончилась ничем, однако в последующем, в тематическом сборнике коллектива авторов, в главе «Использования сил специальных операций в современном мире», он представил список того, что, на его взгляд, входит в круг задач формирований специального назначения:

• диверсионные специальные действия (raids and sabotage);


• диверсионно-разведывательные специальные действия (special reconnaissance);


• противодиверсионые специальные действия (combating enemy SOF);


• информационно-психологические специальные действия (psychological operations);


• специальные действия по обеспечению безопасности союзных государств (military assistance);


• вспомогательные специальные действия в обеспечение собственных сил общего назначения (support for one’s own non-SOF forces);


• поисково-спасательные специальные действия (search and rescue operations);


• специальные действия в обеспечение операций по поддержанию мира (peace support operations)[3].

Этот перечень задач не сильно отличается от того, что стоит перед западными ССО. Одно из немногих важных отличий – это противодействие ССО противника. Обычно, такие задачи перед западными ССО не ставятся [4]. Западный взгляд состоит в том, что ССО теряют свои преимущества, если используются против сил, сходных по структуре и подготовке. Силы общего назначения зачастую имеют значительное преимущество в огневой мощи, и поэтому они более подходят для противодействия ССО противника, чем собственные формирования специального назначения.

Еще один важным различие западной теории специальных операций от российской является то, что первая намного большее внимание уделяет операциям на значительном удалении от собственной территории. Современная западная теория специальных операций, как представляется, в большей степени сосредоточена на вкладе сил специального назначения в обеспечение действий миротворческих сил по стабилизации обстановки в зонах конфликтов. С другой стороны, российская теория специальных операций в центре внимания имеет защиту собственной территории. Россия также имеет значительный опыт в противодействии иррегулярным формированиям от Афганистана до Северного Кавказа, но этот опыт никогда не возобладал в российской теории военного дела над парадигмой времен второй мировой войны. Противодействие симметричным угрозам всегда доминировала и продолжает доминировать в российской военной теории.

К тому же из-за приоритета сил общего назначения в российской военной мысли теория специальных операций была в большей степени направлена на разработку действий сил специального назначения в конфликтах высокой, нежели низкой интенсивности. Это хорошо прослеживается в утверждении Квачкова, будто специальные операции, проводимые на всю глубину тыловой зоны противника имеют целью «лишить противника материальной и (или) моральной способности вести борьбу или резко ограничить его возможности по дальнейшему ведению борьбы»[5]. Однако зачастую сложно определить границы тыловой зоны противника при действиях против иррегулярных сил.

Квачков утверждает, что 5-7% сил для действий специальными способами, выведенных в тыл противника, достаточно, чтобы радикально изменить обстановку в его тыловой зоне. Вывод в тыл противника подобного количества своих сил для действий специальными способами заставит противника привлечь для борьбы с ними половину своих сил и средств. По Квачкову, силы специального назначения является тем инструментом, который способен «лишить противника понятия о границе между фронтом и тылом»[6].

Удельный вес сил специального назначения в 5-7% от численности всех вооруженных сил  – это более высокий показатель, чем у большинства стран сегодня. Штоле Льотеруд (Ståle Ljøterud) утверждает, что ССО, как правило, составляют порядка 1-3% от общей численности вооруженных сил[7]. Идеальный показатель Квачкова также далек от реального удельного веса сил специального назначения в численном состав российской армии. По самым приблизительным подсчетами, силы специального назначения России сегодня насчитывают около 14 тыс. человек (12 тыс. – в бригадах СпН ГРУ ГШ ВС РФ, 1,5 тыс. – в структурах КСиСРО еще и 700 – в 45-й бригаде СпН ВДВ)[8]. Это составляет 1,9% от современной численности ВС РФ в 766 тыс. человек[9].

С точки зрения комплектования и развертывания сил специального назначения, Россия также отличается от многих государств мира. В первую очередь, из-за большой доли военнослужащих срочной службы. К примеру, в 2011 году в тамбовской 16-й бригаде СпН было всего лишь 30% контрактников[10]. Это значит, что 70% военнослужащих бригады в случае развертывания ее в район предназначения будут иметь за плечами только год или того меньше боевой и специальной подготовки. Генштаб оптимистично заявил, что к концу 2014 года все части специального назначения будут укомплектованы контрактниками, но остается неясным, была ли достигнута эта цель[11]. Несмотря на стремление комплектовать силы специального назначения контрактниками, командир упомянутой тамбовской бригады полковник Константин Бушуев не считает, что призывники вовсе не годятся для службы в спецназе. Он утверждает, исходя из собственного опыта, что «за последние 15 лет мы увидели, что призывники справляются с поставленными задачами не хуже, чем делают большинство контрактников»[12].

Большинство западных стран, скорее всего, не станут считать военнослужащих с годом или менее подготовки годными для ведения специальных операций. Обычной практикой в этих странах является либо подбор для ССО квалифицированных специалистов из частей других видов и родов вооруженных сил, либо прохождение новобранцами гораздо более длительных программ подготовки до того, как считать их годными для выполнения боевых задач.

Специальная разведка

ССО осуществляют сбор разведывательных данных, которые невозможно добыть иными способами. Есть, однако, и другие части и подразделения, которые отвечают за сбор разведывательных данных. Одним из основных дифференцирующих признаков, позволяющим провести различие между ССО и иными структурами, подведомственными министерству обороны и занимающимися сбором разведданных, является категория «заказчика». В роли последнего выступает либо другие войсковые формирования, либо военно-политическое руководство государства. Части подразделения войсковой разведки, как правило, обеспечивают другие войсковые формирования, а ССО обычно работают непосредственно в интересах военно-политическое руководство государства. Потребности в разведывательной информации этих двух «заказчиков» зачастую отличаются. Ветеран войск специального назначения полковник Сергей Бреславский считает, что всякая структура лишь в тогда имеет право именоваться структурой «специального назначения», если ее «заказчиком» выступает военно-политическое руководство государства[13]. Поэтому он считает, что российская военная доктрина должна более внятно артикулировать, что сами войсковые формирования несут бóльшую часть ответственности за разведывательное обеспечение в интересах выполнения поставленных задач. ССО же должны осуществлять сбор информации в интересах военно-политическое руководство государства. И, чтобы внести в этот вопрос окончательную ясность, Бреславский предлагает выделить ССО в отдельный род ВС РФ[14].

Предложение Бреславского, по-видимому, основывается на опыте фактического использования российских войск специального назначения для сбора разведывательных данных. Для примера, спецназ ГРУ в первую чеченскую кампанию зачастую использовался для выполнения задач войсковой разведки вследствие низкого уровня подготовки штатных разведывательных подразделений армейских частей[15]. Это решение, безусловно, улучшило разведку в войсковом звене, но одновременно стал ощущаться дефицит разведданных в звене стратегическом, поскольку спецназ ГРУ не мог одновременно вести разведданных в интересах обоих звенев[16]. Похожая картина наблюдалась и в период грузино-осетинского конфликт в августе 2008 года[17].

Диверсионные действия

Как было отмечено выше, диверсионные действия изначально были одной из задач советских войск специального назначения.
При том, что главной задачей советского спецназа было уничтожение тактического ядерного оружия и средств его доставки, советская доктрина прямо указывала и на ряд других задач войск специального назначения – воздействие на коммуникации и объекты системы связи противника, а также ликвидация отдельных лиц из числа его военно-политического руководства. В силу этого спецназ ГРУ ликвидировал большое количество советских перебежчиков в Европе непосредственно по окончании второй мировой войны. Однако со временем эти задачи была возложена на КГБ, а задача устранения представителей  руководства противника была исключена из доктрины ГРУ[18].

Во время войны в Афганистане (1979-1989 годы) диверсионные действия стали главной задачей войск специального назначения. Российские источники называют войну в Афганистане «звёздным часом спецназа». В операциях в Афганистане участвовал не только спецназ ГРУ, но и спецчасти двух других силовых ведомств – МВД и КГБ. Однако именно спецназ ГРУ выполнял главным решал задачи, связанные с ведением диверсионных действий, как то налёты на конвои моджахедов.

Общей для всех ССО дилеммой остается вопрос о распределении сил и средств, а также временного ресурса в боевой обстановке на выполнение задач специальной разведку и диверсионные действия. Эта проблема актуальна и для российского дискурса. Полковник Квачков считает, что современная российская доктрина уделяет слишком большое значение разведки в ущерб «задачам, связанным с нанесением противнику непосредственного ущерба, с повышением эффективности применения войсками (силами) средств поражения»[19]. По его мнению, приоритетное внимание решению задач разведки превращает российские ССО в подобие обычной войсковой разведки. Отставной майор спецназа ГРУ Сергей Козлов, основываясь на практическом опыте, предлагает спецназу ГРУ 80% времени уделять решению задач специальной разведки и 20% – выполнению диверсионных задач, а вновь образованному КСиСО – зеркальную (20/80) приоритетность.

Офицер польских ССО Роман Полко (Roman Polko) отмечает, что российский спецназ, в отличие от западных ССО, по иному подходит к решению вопроса результативности диверсионных действий[20]. По его мнению, в российской теории специальных действий преобладает «культ численности». Это ставит российских спецов в отличное от их западных коллег положение. Под «культом численности» Полко понимает в понимании Полко, подразумевает, что в России отказываются принять тот факт, что рад боевых свойств малочисленных подразделений проистекает именно из их незначительного численного состава. Он указывает на то, что бригада СпН ГРУ состоит примерно из 1,5 тыс. человек личного состава. Такая внушительная численность была бы неприемлема как организационный принцип для польских ССО, даже если бы в их распоряжении имелось достаточного количество военнослужащих, прошедших соответствующую подготовку. И здесь стоит отметить, что вновь образованное КСиСО скорее следует западной традиции. Полко также считает, что физическая сила и навыки ускоренного перемещения на местности играют в российской теории специальных действий бóльшую роль, нежели в западной теории. Российский спецназ в вопросе отбора кадров больше внимания уделяет физическим данным и меньше умению новобранцев находить нестандартные и простые решения.

Организация повстанческого движения

Как и в случае диверсионных действий, организация повстанческого движения была изначально одной задач советского спецназа. В 50-е годы минувшего столетия эта деятельность именовалась как «организация и руководство национально-освободительным движением»[21]. В то время коммунистическая идеология имела значительное количество последователей во многих частях света, и советское руководство ожидало, что сможет помочь идеологически близким политическим группам в иностранных государствах в установлении коммунистических режимов. Вдобавок эти группы могли стать союзниками, и даже военными союзниками, в случае конфликта между странами Запада и Советским Союзом.

В полном объеме деятельность спецназа российского военного ведомства в постсоветскую эпоху по организации повстанческого движения за рубежами страны, скорее всего, никогда не будет известна, ввиду секретности большинства подобных задач. Тем не менее, ряд примеров описан в открытых источниках. Три самых важных примера: (1) помощь российского и узбекского спецназов повстанцам, которые свергли квази-исламистский режим в Таджикистане в 1994 году; (2) российское содействие в создании ССО в Эфиопии в 2002-2003 годах; (3) использования спецназа ГРУ и КСиСО в продолжающемся конфликте на Украине.

Согласно Адаму Гриссому (Adam Grissom), чтобы изменение в военной организации или доктрине было признано инновационный, оно должно: (1) характеризоваться изменением способа действий войсковых формирований на поле боя; (2) быть масштабными и иметь серьезные последствия; (3) подспудно сопровождаться ростом боевой эффективности при решении поставленных задач[22]. Ниже пойдет речь о двух важных нововведениях в российских войсках специального назначения в свете перечисленных критериев.

Упадок спецназа ГРУ

Во времена пребывания Анатолия Сердюкова в должности министра обороны им были приняты три судьбоносных для спецназа ГРУ решения, приведших к его упадку. Во-первых, спецназ ГРУ в 2009 году был вынужден согласиться с существенным сокращением организационно-штатной структуры. Количество бригад уменьшилось с девяти до семи, были сокращены порядка тысячи офицерских должностей в войсках и, как утверждют, на треть зарубежный аппарат ГРУ при российских посольствах[23]. Согласно анонимном источнику в спецназе ГРУ, организации было велено в целом сократить расходную часть своего бюджета на 30%[24]. ГРУ также ощутило себя униженным из-за решения уравнять его штатно-должностные категории с теми, что существуют в войсках. Для большинства офицеров ГРУ это означало, что они будут понижены в звании. Тем не менее, ряд источников утверждает, что сокращенные бригады никогда не были полностью укомплектованными и, что многие из попавших под нож сокращения нашли «трудоустроились» в других структурных подразделениях ГРУ или в других формированиях специального назначения[25]. Поэтому, вполне возможно, сокращение штатов не стало такой уж катастрофой, как утверждали некоторые спецназовцы, по крайней мере, в отношении численного состава войск специального назначения. Это последнее соображение может несколько снизить значимость реформы по критерию масштабности и последствий, однако не до такой степени, чтобы сделать ее совсем уже незначительной.

Наряду с сокращение штатной численности, вторым серьезным ударом по спецназу ГРУ стало его переподчинение от Генштаба вновь образованным объединенным стратегическим командованиям. Как уже было сказано выше, всякой структуре специального назначения для поддержания ее статуса и сохранения свободы действий очень важно действовать непосредственно от имени военно-политического руководства государства, а не по приказу какого либо органа военного управления в структуре военного ведомства. А в результате сердюковских реформ спецназ ГРУ оказывался в положении, когда ему пришлось бы действовать – по крайней мере, в случае полномасштабной войны – по приказу чисто военных органов военного управления.

Бывший начальник направления специальной разведки ГРУ ГШ ВС РФ генерал-лейтенант Дмитрий Герасимов в интервью российскому еженедельнику New Times в феврале 2011 года заявил о своей убежденности в том, что «спецназ ГРУ развален абсолютно сознательно. Из 14 бригад и двух учебных полков ГРУ в лучшем случае осталось не более четырех бригад. При этом надо понимать, что это уже не спецназ ГРУ, а обычная войсковая разведка, входящая в состав Сухопутных войск»[26].

Продолжение следует...