Психолог на чеченской войне
Автор: Леонид Китаев-Смы
Фото автора
Первые военные, которых я увидел, вежливо остановили нашу «Таврию», с серьезным равнодушием проверили документы и, галантно откозыряв, разрешили проехать блок-пост, перегораживающий шоссе Ростов-Баку на границе Ингушетии. «Пограничники — вежливые, — заметил Андрей Бабицкий, спецкор «Радио Свобода» в Чечне. — Чем ближе к боевым действиям, тем они злее, особенно ОМОН свиреп. Плохо, что нас двое. Если в машине трое, документов у третьего не спрашивают. Ведь у вас никаких аккредитаций нет. Есть хоть пропуск какой-нибудь?» Показываю пенсионное удостоверение. «Сойдет и это, главное — московская прописка в паспорте».
С Андреем за день до описываемых событий мы случайно встретились в Москве. На мой наивный вопрос: «Нельзя ли мне поехать в Чечню?» — он сказал: «Я завтра туда возвращаюсь, поехали?» Вздрогнув я ответил: «Да! Конечно!»
Чеченская улыбка
Блок-пост в двух километрах от Самашек. Дальше не пускают. Военных восемь человек. Командует полковник — маленький сухощавый жилистый, взгляд расплывчатый, будто глядит во все стороны и никуда — готов к нападению с любой стороны. Улыбка под русыми усами окаменела, как судорога. Коллекционирует визитные карточки.
Все, кроме него, без знаков различия. Странно видеть сорокалетних жилистых мужчин в солдатской форме. Лица мужественные и суровые, глаза голубые и чистые. Они слегка небриты и будто вышли из телевизионных клипов, рекламирующих американские сигареты. Вежливы, не многословны. В их медлительной расслабленности просматривается готовность к броску, удару. Рядом с ними ощущаешь тошнотную опасность.
Женщины, только что вышедшие из Самашек, рассказывают, что после артподготовки на БТРах проехали солдаты. Они кричали: «Уходите! Бегите! За нами идет ОМОН! Не сидите в подвалах!» Омоновцы прошли по четырем улицам села (всего десять), где живет тейп (род) Дудаева. В подвалы бросали гранаты. Если там раздавались крики — пускали струю из огнемета.
Эти женщины успели убежать из Самашек, потом вернулись хоронить соседей, сейчас они вышли принести хлеба. Мужчин из села вывезли в Моздок. Глаза заплаканные под слоем прилипшей грязи и пыли будто густо насурьмленные, лица одутловатые от плача, взгляды как у сумасшедших юродивых. Отсюда видны пожары в Самашках, но там тихо. Канонада доносится из села Бамут в трех километрах отсюда. Отчетливо видны мерцания разрывов, пожары и шлейф дыма, уносимый ветром за горизонт.
В километре от блок-поста большая толпа женщин и мужчин смотрит на горящие села. Меня поразили улыбки у многих на лицах. Смотреть как горят их дома, их соседи и улыбаться?! Я вспомнил нобелевского лауреата Конрада Лоренца. Он писал, что улыбка — это замена оскала агрессии на предложение радости и дружбы. При этом агрессия затаивается, подавляется и исчезает. Я видел здесь «чеченскую улыбку», улыбку затаенного горя и страха, улыбку влекущую оставшихся в живых к жизни и мести.
Солдаты
Омоновцев опрашивать опасаюсь: у меня нет никакой аккредитации (разрешения находиться здесь, в зоне боевых действий), и меня запросто могут выслать в Моздок. С солдатами Российской Армии проще. Чем ближе к линии боев, тем они охотнее отвечают на мои вопросы. Все с кем ни заговорю — настроены против войны: «Не надо было ее начинать». — «Когда ее надо закончить?» — «В декабре прошлого года!» — «Вывести войска сейчас, сегодня!» — «Нас подставили». — «На нас делают бабки». — «Да, я озлоблен против всех чеченцев, каждый может быть стрелял в меня». — «Нет, к мирным жителям злобы нет — их, как и нас, подставили. Стреляю в того, кто может выстрелить в меня»...
Выдержки из доклада на международной конференции: «Общество, стресс, здоровье; стратегии в страна радикальны социально-экономических реформ». Июнь 1995 г.
У молодых российских солдат в зоне боевых действий первоначально во время эмоционального напряжения, обусловленного не вполне осознаваемым страхом смерти, проявлялись две первичных стрессовых реакции.
Стрессовая поисковая активность, направленная на «знакомство» с опасностью. Солдаты-новички, в разной степени осознавая это, противопоставлявши себя опасности смерти. Одни, принижая, отрицая ее. В глубине сознания они будто говорят: «Стреляйте — не попадете в меня!», «Не боюсь я вас!» Это стрессовая социализация с невидимым источником опасности.
Другие солдаты-новички, утверждали себя, свою индивидуальность, как бы произнося: «Я не уязвим!», «Я не боюсь!» Эти формы активности могли в различных сочетаниях проявляться у одних и тех же людей. У солдат СКЛОННЫ к стрессовой активности, при эмоциональном напряжении кровь может приливать к лицу — они «краснеющие».
Вторая первичная стрессовая реакция — пассивность. Она проявлялась в заторможенности движений с элементами кататоноидности (скованности) или катаплексоидности (расслабленности), замедлении интеллектуальных действий, субдепрессивности, снижении склонности к общению. У таких солдат при эмоциональных напряжениях может возникать спазм лицевых сосудов — они «бледнеющие» при стрессе.
При адаптировании к военным стрессорам указанная дифференциация солдат на активных и пассивных переставала быть заметной. Возникала манифестированность (заметность) трансформации личности дифференцированной по шкале: «конструктивность— деструктивность поведения». Такая дифференциация, можно полагать, специфична для людей, длительно находящихся в чрезвычайно опасной ситуации.
Опросы показали, что психика изменена у всех, кто более месяца участвовал в боях; они и сами замечают разные изменения своей души. Можно выделить два полюса на шкале психологических сдвигов (именно психологических, а не психиатрических, т. е. изменено душевное здоровье, но еще нет душевных болезней).
Выдержки из доклада Для солдат с конструктивной стрессовой трансформацией личности характерно: усиление осознания ценности Жизни и своей, и чужой; раньше они могли не задумываться об этом. Сейчас они ежесекундно используют приобретенные в боях навыки самосохранения, склонны к смелым действиям при спасении товарищей, попавших в беду.
Склонны переосмыслению своего прошлого: жалеют, что раньше попусту растрачивали время, что плохо относились к девушкам, к товарищам, что причиняли горе родителям, что употребляли алкоголь, наркотики. Такие солдаты, хотя и готовы к опасности быть убитыми, но очень хотят остаться живыми и мечтают, вернувшись домой, сразу жениться, чтобы родить детей, воспитывать их достойными людьми и таким образом продолжить и увеличить Жизнь.
Офицеры, привлеченные в качестве экспертов-консультантов, сообщали, что «состарившиеся» отличаются нейтральным и лаже доброжелательным отношением к безоружным местным жителям-чеченцам, вообще к слабым и беззащитным. При общении с «состарившимися» — очевидны многие признаки их раннего повзросления. У солдат этого типа могут быть симптомы нервного и психического утомления, но нет признаков чрезмерной психической астенизации.
Выдержки из доклада Солдат с деструктивной стрессовой трансформацией личности можно подразделить на несколько подтипов. Ниже мы используем принятые на чеченской войне жаргонные «термины»: «Сломавшиеся», «надломившиеся» — так их называют офицеры, так же они называют сами себя. У них отчетливо заметны симптомы психастенизации, невротизации, фрустрации, иногда психопатизации. Им свойственно постоянное переживание мучительного страха смерти. У некоторых это чувство репрессировано: у них — равнодушие к жизни и смерти. Иногда страх инвертируется в безрассудную смелость. Это случается, как правило, в присутствии других людей, т. е. является истероидным.
Таким солдатам их довоенное прошлое кажется отчужденным, даже ирреальным. Они не могут представить себя в будущей послевоенной жизни.
Офицеры сообщали, что «сломавшиеся», ощущая свою психологическую болезненность и неполноценность, склонны к самоутверждению путем жестокости и репрессий в отношении к слабым и безоружным, в частности, к местным жителям-чеченцам, к пленным. Однако, «самоутверждаясь» таким образом, они не уменьшают чувство своей неполноценности, а лишь углубляют его и приобретают навык жестокости (якобы «мщения за себя!», «за друга!») в отношениях со слабыми, безоружными людьми.
«Сломавшиеся» часто остро нуждаются то в уединении, то в общении. Склонны к употреблению алкоголя (который легко находят в зоне боевых действий) и наркотиков. Офицеры жаловались на то, что им приходится прилагать большие усилия, чтобы понуждать «сломавшихся» солдат поддерживать личную гигиену (мыться, бриться, чистить одежду), регулярно кушать.
«Дурашливые». — Во время пребывания в зоне боев у них проявилась склонность к неадекватным поступкам: к неуместным шуткам, инфантильным действиям. Они нередко без причины смеются, говорят невпопад. Такое гебоидное (детское) поведение, т. е. псевдоуход от экстремальной боевой ситуации очень опасен для самих «дурашливых». Офицеры сообщали, что стараются оберегать их от участия в рискованных, опасных боевых операциях, а при возможности отправляют их в тыл.
«Остервеневшие», «озверевшие» за время боев стали отличаться застойной злобностью. Совершают неадекватные обстановке гиперагрессивные поступки по отношению к другим солдатам, к старшим по званию, местным безоружным жителям-чеченцам и к пленным.
Агрессивность, эмоция злости обычно усиливающиеся при боевых действиях и угасающие вне боя становятся у «остервеневших» застойными, расторможенными. Такие солдаты — опасны и для окружающих, и для себя (особенно, когда в руках у них оружие). Следует заметить, что особенно опасные ситуации были возможны, когда та или иная стрессовая деструкция личности возникала у офицеров, командовавших молодыми солдатами.
Нашу «Таврию» помогали ремонтировать как российские солдаты, так и чеченские боевики
Здесь стараются не произносить слов «мертвые», «убитые», «трупы».
Вместо них появляется жуткое слово «мясо». Совсем не потому, что солдат плохо относится к только что убитому товарищу. Просто его психика протестует против этой жути и защищается как может. А иногда неспособна защититься — и тогда человек невольно реагирует на стресс гибельным поведением.
Некоторых офицеров солдаты боготворят — тех, кто считает главным уберечь солдатские жизни, кто все время проводит с солдатами: и ест, и спит, кто с каждым найдет нужное слово. Многих таких ротных, взводных командиров внешне не отличить от солдат: звездочек на погонах на этой войне не увидишь, а выглядят эти офицеры такими же детьми, как их солдаты.
Начальник особого отдела
В селении Шали мы заночевали в доме Мухади Езиева — стройного, голубоглазого, светловолосого, похожего на шведского профессора. В гости зашла красивая, быстрая, моложавая женщина. Не подозревал я, какую роль сыграет она в моей судьбе. Умная, яркая хохотушка. Ее сын, брат и другие родственники воюют против российских войск. Некоторые родственники убиты. На следующее утро она долго колебалась ехать ли с нами в Горную Чечню. Поехала.
Спутниковый телефон Андрея Бабицкого был единственным средством связи
Минуем российский блок-пост, офицеры которого обругали эту войну последними словами и легко нас пропустили. Несколько километров по извилистому сумрачному ущелью— подъезжаем к блок-посту, где уже чеченские боевики, отличающиеся от российских солдат только бородами. Внезапно нас обгоняет и встает поперек дороги черная «Волга». Выскакивает молодой чеченец в длинном, как полупальто, бронежилете. Лицо худощавое, бледное.
Блок-пост в Грозном
«Это Абу, начальник особого отдела Чеченской Республики», — негромко бормочет мне на ухо Андрей Бабицкий. Предлагают выйти из машины. Хохотушка, как это принято у чеченцев, полуобъятием здоровается с Абу. «Зачем приехали?» Я начал было говорить с растяжкой: «Если серьезно, то я...» Резко, как ударом хлыста Абу меня прервал: «Только серьезно!» И тут я впервые понял опасность моего приезда сюда, важность того, что отделяет жизнь от смерти.
Нет, страха не было никакого. Но внезапно все вокруг мне стало ясно видным, как в промытое окно, в животе под ложечкой появился маленький, круглый кусочек льда, а колени стали трястись с амплитудой сантиметра так 2. Плохо, если заметит.
Стою, топчусь на месте. Сильно напряг ноги и, еле заметно подпрыгнув, расслабил (это психологический прием против страха). Повторил — колотун в коленях исчез. Абу это заметил; либо решил, что перед ним дед-паралитик, либо все понял. А дальше как выстрелы: «Документы? Фамилия? Профессия?» — «Врач-психолог». — «Психологов нам засылает ФСК. Зачем приехали?» — «Пишу книгу: «Психология кризисных состояний». — «Где работаете?» — «С 1 апреля нигде — пенсионер. До этого — в Институте культуры Российской Академии наук». — «Кто направил вас к нам?» — «Никто».
Тут, видимо, и Андрей Бабицкий испугался, ерничая, он сказал: «Абу, только не расстреливайте Леонида Александровича». Тот как бы отсек его: «Пленных мы не расстреливаем. Арестовать можем!» И тут вмешалась вчерашняя хохотушка. Она выручила меня, а может быть, и спасла. Бойко заговорила с Абу по-чеченски, и хотя мы их не понимали, они отошли в сторону.
Мое обостренное внимание подсказывало мне, что их встреча не случайна. Через минуту они сели в «Волгу» и, не сказав нам ни слова, умчались вверх по дороге. Провожаемые молчанием бородатых боевиков, мы сели в свою разбитую «Таврию» и въехали по извилистому ущелью в Свободную Горную Чечню.
«На этот раз пронесло», — думалось мне. Но было лучше того. В последующие дни, встречаясь с чеченской администрацией, я слышал, как они произносили: «Абу!» Не понимая их, я решительно заявлял, что моя встреча с Абу уже состоялась, и их лица смягчались.
Боевики
Есть просто «боевики» — они воюют. Еще есть «парадные боевики» — увешанные оружием, одетые в камуфляж, разгуливают они по чеченским селам вдали от боев, не спеша сразиться с врагом. «Базарные боевики» в этих селах торгуют оружием и амуницией. Купить там (не дешево) можно любое стрелковое оружие.
На шумных базарчиках в центре села, среди лотков со всякой всячиной, как в московской палатке, есть прилавки с гранатами и пистолетами. АКМ мне хотели продать за 65 долл. Одноразовые гранатометы «Муха», «Шмель» — не дороже. Пистолет Макарова — 250 долл., личный генеральский пистолет, снятый с трупа, — 350 долл.
Боевиками становятся те, у кого убит кто-нибудь из родственников, у кого взорван дом. Боевики — те, кто чувствует себя способным воевать — они добровольцы. Поэтому все они на вид крепче, здоровее, старше (бородатые), опрятнее, чем российские мальчишки — солдаты. Хилые здесь на фронт не идут.
Случайно встретили Олега с Украины, командира роты украинских националистов из УНСО. сражающихся на стороне чеченцев. Они — воины-афганцы. «Почему вы здесь?» — спрашиваю я его. «Мы жгли «черных» в Афганистане, то была грязная, бессовестная война. Совесть пригнала нас сюда. Мы здесь защищаем «черных» горцев... Нет, мы все бесплатно... добровольцы, а не наемники... скоро сменяюсь... хочу поспеть к дочке на лень рождения».
Олег помог в понимании психологических особенностей страха и смелости на войне. Он весело хохотал, когда я его спросил о бесстрашии. «...Если бы ты видел, как я зайцем скакал от российского танка. Вот страху-то натерпелся. Мой страх меня бережет. Он мой подсказчик, когда нет и секунды, чтобы подумать. А смелость — она в сердце, в совести».
Первый слева — Олег, командир роты УНСО
«А плена не боишься?»— это Бабицкий спросил. «Нет. Плена не будет. Со мной всегда шашка тротила, взрыватель натяжного действия», — и засмеялся. Глаза детской голубизны, белозубый, румяней сквозь загар нежной кожи, обтягивающей скулы. Шашка тротила... а вокруг толпились любопытные чеченцы.
Однажды после своего разговора с рыжебородым боевиком, мне сказали, что это русский, тоже бывший афганец.
Игра...
Глядя на Олега, я понимал, что в замолкнувшей толпе восхищенных горцев перед видеокамерами журналистов он не расскажет всего о себе. И «копаться» при всех в его психике я не в праве. Но я знал, что есть люди, стремящиеся к риску, к игре, где на кон ставится их благополучие, а то и жизнь. Не осознавая того, они в душе борятся с собой. Одни, постоянно подтверждают свое достоинство. Вот и Олег, убивая российских солдат, он оправдывает себя тем. что защищает мирных чеченцев.
Мои друзья — военные корреспонденты, постоянно рискующие своими жизнями, оправданы Правдой о воине, Правдой, которую они несут людям. И я — бросил недописанную книгу на столе в своей московской квартире, мотаюсь между свежими воронками от снарядов, оправдываясь тем, что напишу еще одну главу о «военном стрессе». И напишу. У таких людей эмоции расщепляются, удваиваются. Страх, о котором говорил Олег, рождает радость победы над ним. Страх, пронизывающий душу, сладостно распят страстной смелостью души,
Но есть другие «игроки», падшие в душе под гнетом своих пороков. Они упиваются страхом перед своей мерзостью, перед подлостью своих поступков. Их тянет к подчас опасной жестокости... чаше со слабыми, безоружными. Им не помогают мысли об исполненном долге. Их прибежище —наркотики, алкоголь, извращенный секс. Если такие приходят к власти —ставка на кону их «игры» — жизнь и смерть миллионов.