| Автор: Борис Земцо |
В марте-апреле 1993 года в составе русского добровольческого формирования я находился на территории некогда входившей в состав СФРЮ республики Босния и Герцеговина. Принимал участие в боевых действиях. Виденное и пережитое легло в основу предлагаемых вашему вниманию записей.
Фото: архив автора
Дорога
Наконец-то мы в движении. Поезд, похоже, уже по традиции опоздал аж на четыре часа. Была возможность немного рассмотреть тех. кто через несколько дней станет боевыми товарищами.
Нас сопровождают Юра С. и Евгений Н. Они, как я понял, успели повоевать в Югославии и теперь от личного участия перешли к содействию вербуют и отправляют туда группы добровольцев. Наша группа, по их признанию, самая большая за последнее время.
Я далек от иллюзии, что в Югославию драться за правое сербское дело едут лишь убежденные приверженцы русской национальной идеи, постоянные читатели «Нашего современника» и «Русского Вестника», участники патриотических митингов и пикетов. Война есть война и притягивает она в первую очередь, разумеется, людей жестких. Тем не менее действительность превзошла все ожидания.
Изрядная часть группы, похоже, просто шпана. Характерный жаргон, зонные дерганые манеры, наколки. У двоих свежие фингалы. Постоять среди этих парней десять минут, поймать обрывки разговора ясно, что в Югославию едут они с какими угодно, только не с политическими целями.
Мы едем в поезде Москва — София. Пассажиры вагона процентов на 70 — «челноки», едут в Турцию через Болгарию. Эти люди обратили внимание на практически полное отсутствие багажа у нас (особенно в сравнении с их громадными тюками) и искренне недоумевают: как же так — ехать за границу с пустыми руками.
Продолжаю присматриваться к своим попутчикам. Почти половина — казаки. В основном с Дона, но есть и уроженцы Ставрополья, сибиряки. Они страшно горды принадлежностью к казачеству, держатся свысока. Обратился к ним по незнанию «мужики!», в тот же миг был жестко одернут: «Мы не мужики, а казаки». Оказывается в их сознании уже четко отложилось: русские мужики это, по сути, второй сорт, казаки — это элита.
Что же касается неказачьей части группы, то она представлена москвичами (в основном), питерцами и туляками. Поехавших по чисто политическим мотивам немного. Едут, чтобы проверить себя, посмотреть заграницу, заработать валюты. Лично мне последний мотив кажется странным: общеизвестно, что в горячих точках Югославии нуждаются не в наемниках, а в (большая разница) добровольцах. Однако меркантильный расчет скорее не вина, а беда этих людей. Похоже, кто-то накануне долго и старательно внушал им, что сербы всем воюющим на их стороне отваливают сполна.
Автор в военной форме Югославской народной армии — эта форма является общепринятой у сербских четников
В Сучаве (Румыния) мы сходим с поезда. Отсюда мы должны выехать до Тимишоары, откуда до югославской границы рукой подать. Столь сложный вариант попадания в Югославию кажется нам странным, если не подозрительным. Юра и Женя объясняют все дополнительными мерами предосторожности. Объяснения неубедительны. Не первый год существует прямой железнодорожный маршрут Москва — Белград (авиатранспорт, разумеется, не в счет, он баснословно дорог). Неужели нельзя было воспользоваться поездом? Похоже наши «отправители» попросту экономят на нас. Ехать на перекладных (через Сучаву и Тимишоару) куда дешевле, чем прямым поездом. Впрочем, всерьез по этому поводу никто не сетует. Трудности дороги ничтожны в сопоставлении с масштабом задач, которые нам предстоит решать через денек-другой. Шутка ли, мы окажемся в самой горячей точке планеты. Окажемся не туристами, не посторонними, праздными наблюдателями, а участниками событий.
Опять в поезде. Обстановка, в которой мы сейчас пребываем, меньше всего соответствует пафосу высоких идей. Вагон, как и весь поезд, грязен и тесен. Места только сидячие. Липкая духота пополам с жесткими сквозняками. Кое-кто из моих попутчиков излишне весел. Это благодаря изрядной дозе румынской водки. Откуда у них валюта, ведь рубли в этой стране никакой ценности не имеют? Мой словоохотливый сосед Володя Ц. (юркий люберецкий парень, способный ввязаться в разговор на любую тему и по любому поводу, он уже успел получить кличку Бес) доверительно сообщил, что казаки «толкнули» в Сучаве что-то из гуманитарной помощи.
Позже выяснилась долгая предыстория этой фразы. Оказывается наши (т.е. входящие в состав нашей группы) казаки до того, как погрузиться в поезд, месяц жили в подвалах одного из московских монастырей. Жили не тужили, ждали выездных документов. Подрабатывали на хлеб и водку разгрузкой гуманитарной помощи, присланной на адрес этого монастыря аж из самих Соединенных Штатов. Ворочать тяжелые коробки, заброшенные в Россию сердобольными американцами и не пошарить в самих коробках для них, видимо, невозможно. Что-то было истреблено под монастырскими сводами, что-то отправилось в недрах посылочных ящиков в родные станицы, что-то, проделав длинный путь через границы, перекочевало в распоряжение румынских барыг.
В Тимишоаре на вокзале теснота, грязь и тоска, уже знакомые нам по Сучаве. Наши командиры куда-то звонят, куда-то уходят, беседуют о чем-то с красавцем-брюнетом в светлой дубленке. Наконец-то нам адресуется решительное «Вперед». Оказывается, то ли пересекать, то ли вплотную подтягиваться к границе мы будем на такси.
Границ за свои тридцать с большим хвостиком я повидал немало. Приближался к ним самолетом, пароходом, разными видами поездов. На такси ни в одну из стран не въезжал.
Впрочем, въезжать так и не пришлось. Минут через сорок вереница занятых нами такси остановилась у какого-то серого, по всем признакам казенного здания. Вышедший на встречу немалых объемов офицер-пограничник, едва скользнув по нам цепким взглядом, отрезал «нет» и энергично махнул рукой в ту сторону, откуда мы приехали. Первая попытка пересечения румыно-югославской границы окончилась неудачей. Пришлось возвращаться на вокзал.
Какие действия предприняли Юра и Женя в дальнейшем мне не известно. Возможно, все свелось к самой банальной взятке. Возможно, был включен потенциал связей красавца-брюнета. Нас в эти детали никто не посвящал, да нас, по большому счету, это и не интересовало. Главное, что через несколько часов, подтянувшись уже известным способом к румыно-югославской границе, мы. двадцать семь российских граждан, без намека на какие-то трудности эту границу миновали.
Автобус, встречавший нас на той стороне, оказался обитаемым. Помимо шофера, там находился громадного роста чернобородый детина, сносно владевший русским. Он сверил список нашей группы с какими-то своими бумагами и, с места в карьер, едва поздоровавшись, сип предупреждать нас о недопустимости присвоения и утери оружия и снаряжения. Он зачитал длинный перечень военного имущества, пропавшего с помощью наших соотечественников, ранее побывавших на югославской земле. Воровать, тем более у православных братьев-славян, нехорошо, но особого стыда за соотечественников я, признаюсь, не испытал.
Около полуночи въехали в Белград. Внешние приметы страшной войны в городе отсутствуют. Патрулей, военной техники, людей в форме на улицах не видно. Распахнуты двери ресторанов и кафе. Маячат у входа в отели «жрицы любви». Масса целующихся парочек и праздношатающихся стильно одетых парней явно призывного возраста.
Автобус чуть поплутал по переулкам в старой части города и остановился у ничем не примечательного лома. Здесь чернобородый гигант сошел. К великому нашему удивлению, за ним последовали «отцы-командиры». Как будто сутки тому назад кто-то тащил их за язык обещать, что они не просто доставят нас до места, но и воевать будут вместе с нами. Похоже, роль Юры и Жени во всей этой эпопее как раз и заканчивалась передачей в Белграде нас с рук на руки. На прощание они заверили, что дни, потерянные на дорогу, непременно войдут в контракт и будут соответственно оплачены. В сказанное верилось мало...
В дурдоме
Утром мы в пункте назначения. Город называется Вышеград. Расположен в гористой местности на берету быстроводной реки под названием Дрина. Название знакомо. Когда-то курил (в начале семидесятых) сигареты с таким названием, а совсем недавно случайно услышат сербскую песню, в припеве которой несколько раз повторялось название этой реки.
Временно мы устроены на окраине города в двухэтажном коттедже. Оказывается до войны здесь располагался интернат для слабоумных детей. «В дурдом определили», пошутил кто-то из наших. В дурдом — так в дурдом.
Днем на солнце жарко впору загорать. Ночью в каменном неотапливаемом корпусе чертовски холодно. Плюс масса сквозняков в комнатах ни одного целого стекла: или выбиты, или продырявлены пулями. Впрочем, нас сюда насильно не гнали и курортных условий не гарантировали.
Пришел сербский офицер. На ломаном русском объяснил, что о нашем приезде начальство уже знает и завтра кто-то из его представителей нас непременно посетит, «Завтра» по-сербски «сутра». Что ж, сутра так сутра.
Побродили по городу. Он не велик, но сильно разбросан. Многие дома, особенно на окраине, разорены. Из путанных объяснений местных жителей поняли, что здесь жили мусульмане. Похоже, хозяев этих ныне пустующих жилищ в свое время отсюда не очень вежливо «попросили». Мусульмане и хорваты явили миру столько примеров фашизма по отношению к сербам, что иным отношение к ним сербов быть не могло. Странно другое. Те, кто отправлял нас сюда, заверяли, что ничего на стоит получить здесь в личную собственность дом с участком. Не эти ли брошенные дома имелись в виду? Тогда предложение от части сомнительно.
Вечером выяснилось, что в соседних корпусах «дурдома» живут еще несколько русских. Питерский парень Игорь Т. С месяц назад его ранило в ногу. Ранение сложное. Что-то с коленной чашечкой. Нога не сгибается. Парень едва передвигается. Игорь не сетует, не жалуется, но из его рассказа ясно, что в госпитале ему было оказано только что-то вроде первой, самой примитивной помощи. Лечить ногу придется на Родине. Но как туда попасть? В одиночку дорога ему не по силам. Игорь ждет попутчика, с чьей помощью можно добраться до Белграда, а оттуда до Москвы. Другой русский Евгений С, тоже из Питера и тоже после ранения. Пуля мусульманского снайпера, войдя через щеку, выбила несколько зубов и вышла наружу через другую щеку. Сейчас следы от пули на щеках уже едва заметны.
Познакомились с третьим соотечественником, обитающем в «дурдоме». Это Саша Щ. И сербам, и нашему брату-добровольцу он известен под колоритной кличкой Граф. Родом откуда-то из Сибири. Гражданская специальность — повар. К военному делу отродясь никакого отношения не имел, даже не служил в армии. Зато здесь, в Югославии, быстро выделился среди русских добровольцев организационными способностями, сколотил мобильный отряд из нескольких десятков сорвиголов, на счету которого немало смелых, грамотно спланированных операций. Видно, природа щедро наделила Сашку полководческим талантом, и дремал тот талант в человеке, пока обстоятельства его не разбудили.
Для сербов Граф едва ли не национальный герой. «О, Граф», восклицают они, и, восхищенно округляя глаза, цокают языками. Воевать Сашке определенно нравиться. Но воюет он не ради войны, а ради правого дела. «Граф» прекрасно ориентируется в нынешнем хитросплетении политических интриг на Балканах, знает истинную цену «нового мирового порядка». Однако от ура-патриотических, шапкозакидательских настроений «Граф» далек. В самом конце разговора, гася сигарету о край приспособленного под пепельницу осколка мины, он чертыхнулся и неожиданно заключил: А вообще-то, эта война никому не нужна.
Встретив наши недоуменные взгляды, повторил: «Никому! Ни сербам, ни хорватам, ни мусульманам. Да и нам...»
Пока количество дней, проведенных на югославской земле, можно подсчитать по пальцам. Еще не получено оружие, но определено место дислокации. У нас весьма туманные представления о том, чем нам предстоит здесь заниматься. Зато нарастает беспокойство вокруг больных вопросов: зачем мы здесь, в каком качестве, в чьих интересах. «Сербы подставляют нас под пули, сербы на русском горбу выезжают, сербы нас за людей не считают», вот главные темы многих боевых эпизодов, которые спешат пересказать нам наши соотечественники, оказавшиеся здесь на месяц-другой раньше. Эпизоды не выдуманы. Не раз группы, выходившие на задание в сцепке с сербами, оказывались в самый ответственный момент перед лицом смертельной опасности в одиночку. Бывало, что не выполнялись обещания о выделении проводников, прикрытии огнем, своевременном предоставлении боеприпасов.
Роль русских в этой «каше» до конца не ясна. «Ветераны» вспоминают, что первых русских здесь встречали с цветами. Нашу, замечу, немалочисленную группу встретили на румыно-югославской границе только для того, чтобы предупредить, чтобы мы вели себя хорошо (не пили, не воровали и т.д.). Странно, но до сего дня никто из военного руководства с нами так и не встретился. Отсюда и получившие хождение внутри нашей группы недобрые слухи: мы здесь, по большому счету, никому не нужны, наша участь участь пушечного мяса, хотя... В недавней перестрелке, на участке фронта неподалеку от здешних мест, сербы, когда им пришлось особенно туго, стали выкрикивать в сторону позиций мусульман впридачу к ядреным проклятиям что-то вроде: «Эй, мусульмане, с нами русские». Если это все действительно так, выходит, что наш брат, русский, здесь фактор вдохновляющий и мобилизующий. Есть чем гордиться!
Наше пребывание в «дурдоме» затягивается. По-прежнему мы не экипированы, не вооружены. Заняты бездельем. Благо, кормят. Сегодня прибыл кто-то в полувоенной форме, составил список нашей группы, на плохом русском пообещал, что завтра все будет. Позднее выяснилось — это Ивица, представитель сербской обшины города Г.
Оказывается, принцип документального оформления добровольцев, подобных нам, прост. Договор заключается не с армейским подразделением, а с сербской общиной того или иного города. Община платит нам какие-то, похоже, более чем скромные деньги, а также переводит деньги в армейское подразделение за наше содержание и обмундирование. Впрочем, для нас все эти нюансы принципиального значения не имеют. Главное — скорее бы на позиции, скорее бы в дело.
Похоже, «дурдом», временно приютивший нас, уже давно приспособили под казарму. Во всех его помещениях масса предметов напоминает о близости линии фронта. Особенно много патронов: на подоконниках, в шкафах, в ящиках, в цинках, в коробках, проста собранные в кучки по углам комнат. Немало и гранат. Многие из наших уже понацепляли их на свои пояса. Особую тягу ко всему военному проявляют казаки. Оружие, боеприпасы, ремни и прочие фронтовые причиндалы для них предмет своего рода поклонения. Равно как и лампасы, гимнастерки, погоны, фуражки, сапоги и т.д. и т.п. Их походный атаман Леха Б. смуглый, шепелявый, как-то по особенному изящный парень, раздобыл неведомыми путями старенькую винтовку. Моментально забросил ее на плечо и, не расставаясь с нею, посматривает на всех остальных безоружных уже свысока.
Предварительное обсуждение черновика договора о найме на службу вылилось в довольно унизительную процедуру. Похоже, все, что было в нас нездорового, полезло в этот момент наружу. Одни предлагали просить у принимающей стороны «по машине каждому», другие вспоминали о древнем принципе: «если берем город, то на пару дней он наш». Самые неожиданные суммы назывались при обсуждении размеров месячного оклада, компенсаций за ранение, пособия в случае гибели.
Говорили, спорили, мечтали. На говорильню ушло более четырех часов. Результат весьма относителен, ибо, если задуматься, цена подобного договора ломаный грош. С юридической точки зрения он абсурден. По одну сторону этого документа стоит «доброволец», т.е. любой из нас. Однако мы находимся на этой земле, в этой стране почти на нелегальном положении. Наши права, наш статус гражданина государства с нелепой аббревиатурой СНГ здесь никем не подтвержден и не защищен. Если в придачу ко всему у нас после подписания договора еще и отберут паспорта (как это было с нашими предшественниками), мы попросту превратимся в некие бесправные и безымянные существа.
По другую сторону рождающегося в муках документа стоит община города Г. Самое время вспомнить, что сегодня этот город находится на территории независимого государства Босния и Герцоговина. Законно ли его правительство, насколько обоснованны претензии этого государства на город Г., это уже другие вопросы. Факт су-шествования государства Сербская республика тоже оспаривается самым серьезным образом. Выходит, всякий из нас заключил договор с администрацией города, за который спорят два почти не существующих государства. Но выбирать не из чего.