По всей Украине и в Заднепровье словно бы что-то зарокотало, точно предвестники близкой бури дали о себе знать; какие-то странные слухи переходили из села в село, от хутора до хутора, вроде тех растений, которые зовутся в народе перекати-полем. В городах говорили о большой войне, и хотя никто не знал, с кем и за что придется воевать, в воздухе действительно пахло войной. На лицах людей лежала печать беспокойства, пахарь неохотно выходил с плугом в поле, хотя весна пришла ранняя, тихая, теплая, и над степями давно уже звенели жаворонки. По вечерам обитатели сел собирались в толпы и, стоя при дороге, вполголоса толковали о страшных вещах. У слепцов-гусляров выпытывали новости. Многие уверяли, что по ночам видят какие-то отблески на небе и что месяц, более красный, чем обыкновенно, поднимается из-за леса. Предвещали разные несчастья или королевскую смерть. Все это было тем удивительнее, что Украину, издавна привыкшую к беспорядкам, войнам, вражеским нашествиям, трудно было запугать каким-нибудь страхом. Должно быть, чуялось что-то исключительно зловещее, если страх распространился на всех.

   Положение дел было тем тяжелее, тем невыносимее, что никто не мог указать причины беспокойства. Между зловещими признаками были два, которые ясно указывали, что действительно что-то угрожает. Прежде всего, в городах и селениях появилось неслыханное количество нищих гусляров, а в числе их множество никому не известных личностей, очевидно, только переодетых нищими. Они, проникая всюду, таинственно предрекали, что день суда и гнева Божия приближается. Во-вторых, низовцы начали пить напропалую. Последний признак был опаснее первого. Сечь, заключенная в тесных границах, не могла прокормить всего своего населения, экспедиции и походы предпринимались не каждый день, степи не давали хлеба казакам, и ют множество низовцев из года в год, в особенности в мирные времена, разбредались по городам и весям. Ими была переполнена не только Украина, но и Русь. Одни поступали на службу к магнатам, другие торговали на дорогах водкою, третьи занимались ремеслами в городах и селениях. В каждом почти селе вдали от других стояла хата запорожца. У многих было семейство и свое хозяйство. Запорожец, человек, прошедший огонь и воду, был истинной находкой в деревне. Никто лучше его не подкует лошадь, не сделает колеса; он и за пчелами умеет ухаживать, и рыбу ловить, и зверей бить. Казак все умеет делать, начиная от постройки дома до починки седла. Однако эти поселенцы не везде вели себя спокойно, да, впрочем, и время-то тогда было беспокойное. Кто хотел отомстить за обиду, напасть на соседа, тому стоило только крикнуть, и сотни молодцов слетались, как вороны на падаль. Их услугами пользовались и шляхта, магнаты, а когда помощи их никто не требовал, казаки тихо сидели в своих домах, работая не покладая рук и в поте лица зарабатывая свой хлеб.

   Так продолжалось год, два, Но вдруг приходила весть о большой войне или нападении какого-нибудь атамана на татар, на "ляхов", на польских панов в Валахии -- и сразу все эти кузнецы, пасечники, колесники бросали свои мирные занятия и прежде всего начинали пить насмерть по всем украинским шинкам. Пропив все, пили в долг, "не на то, что есть, на то, что будет". Будущая добыча должна была покрыть издержки теперешнего пьянства.

   Явление это повторялось с такой регулярностью, что опытные люди всегда говаривали в таких случаях: "Ого! Шинки ломятся от низовцев -- на Украине что-то готовится!"

   И старосты усиливали гарнизоны в замках, бдительно присматриваясь к окружающему, магнаты стягивали свои отряды, шляхта высылала своих жен и детей в города.

   В эту весну казаки начали пить, как никогда, кутить, бросать на ветер все свое заработанное добро, и это не в одном повете, не в одном воеводстве, но во всей широкой Руси.
                                                                                                                 Генрик Сенкевич "Огнем и мечом"


Примерно ту же картину я вижу в наших кабаках (кафе, барах, ресторанах - называйте как хотите). Все они по выходным забиты до отказу, а некоторые не пустуют и по будням.
Кризис и отсутствие наличных вы говорите? Ха! Люди пропивают по заведениям по четверти своей месячной зарплаты за раз. Некоторые бары за выходные имеют по 200 000 руб. прибыли, а вы говорите кризис.
Такое ощущение, что люди подсознательно готовятся к какому-то катаклизму (войне, БП, нашествию зомби). В полне может быть и не зря...

Автор: Марк X.Mильштей
Фото: И. Пакавич

Сержант Стипс Банкович осторожно взбирается по каменистому склону холма, расположенного севернее города Госпич. Хорватия; на обоих флангах растянулись цепью люди из бригады «Пума».

По данным разведки сербские войска удерживают стратегический перевал на правом фланге, на 300 м выше. Оттуда сербские пулеметчики имеют возможность обстреливать дорогу из города Огулим, блокируя движение транспорта. Задача бригады «Пума» состоит в том, чтобы сбить сербов с перевала и помочь вытеснить их за пределы Хорватии.

Хорватские полицейские во время зимней боевой подготовки рядом с 12-ствольным вариантом югославской 128-мм реактивной системы залпового огня «Пламен». Когда наступит время зимнего наступления, будет холодно, сыро, тяжко... Этим артиллеристам по крайней мере не придется вести огонь, лежа в снегу

Когда зимнее наступление начнется по-настоящему, сербам не составит большого труда снайперским огнем перебить бойцов бригады «Пума», если только те не заставят снег и погоду работать на себя. «Вы должны слиться с местностью, — наставляет своих людей Банкович, — вам нужно сделать так, чтобы окутывающий землю туман и снег позволили сблизиться с противником на дистанцию действительного огня».

Хорватский полицейский, вооруженный 7,62-мм автоматом аргентинского производства с откидным прикладом, на посту в снегу. До этого хорватские агенты, исколесившие весь мир в поисках оружия, закупили значительное количество таких автоматов

Зимнее наступление 1994-1995 годов, когда оно начнется, станет третьим подобным маршем хорватов в мясорубку. С 1991 года, когда началась война за независимость, и Югославская Народная армия, в которой главенствующую роль играли сербы, захватила почти треть территории Хорватии, хорваты не имели возможности собраться с силами и отбить захваченную территорию. Сербам оставалось пройти всего 19 км, чтобы буквально разрезать Хорватию надвое.

В ходе прошлогоднего зимнего наступления хорватская армия сделала две попытки прорвать хорошо укрепленную оборону сербов, но оба раза была отброшена, а затем ООН обвинил хорватов в участии в массовой резне мирного населения в городе Медак.

На этот раз все будет иначе. Теперь, по словам Банковича, специалисты проходят подготовку. В ходе нового наступления сербы будут сбиты с занимаемых позиций и оттеснены за горы, за пределы Хорватии и в соседнюю Боснию. Банкович утверждает, что ему известно о том, что ООН недавно приняла решение снять эмбарго на воздушные перевозки грузов для Сербии. Это означает новые неприятности для его людей. Это означает, что хорваты должны освободить свою землю прежде, чем сербы сумеют перевооружиться.

« Когда будет снято эмбарго на воздушные перевозки, — объясняет Банкович, — сербы смогут опять покупать оружие и доставлять его по воздуху в Белград. Не пройдет и нескольких месяцев, как это оружие будет использовано против нас».

Закончив тренировки по проведению атак, люди Банковича могут теперь сосредоточить внимание на отработке приемов и способов выживания в зимних условиях. Бойцы бригады «Пума» совместно с бойцами 5-й бригады хорватской армии будут учиться передвигаться в глубоком снегу, который в зимнее время покрывает значительную часть территории вокруг Национального парка Плешвииа, занятой сегодня сербскими войсками из города Книн.

Именно там, по утверждению Банковича, его подчиненные впервые познакомятся с холодом. В соответствии с планами, специально подготовленны части, такие как бригада «Пума», должны выявлять слабые места в обороне сербов на удерживаемой ими хорватской территории вблизи Плешивицы, чтобы более многочисленные и лучше вооруженные формирования могли начать наступление.

«Вам подобно охотникам, придется научиться жить тем. что найдете на земле, — наставляет бойцов инструктор Звонимир. — Вам придется научиться не оставлять следов и выживать». Первые дни зимних тренировок явились постоянным повторением уроков использования имевшихся в избытке восточногерманских снегоступов и лыж, предназначенных для пересеченной местности. С Бойцы бригады «Пума» прячутся под кустами и в неглубоких канавах, а хорватские полицейские их ищут: идет классическая игра «в кошки-мышки».

Хорватский военнослужащий из состава сил специального назначения стоит балканской зимой со своим ручным пулеметом М72В1 югославского производства. Этот пулемет снабжен под-ствольным гранатометом без гранатометного прицела. На Балканах оружие, обмундирование — и боевая подготовка — нередко основываются на том, что имеется в наличии

Однако прежде, чем начнется настоящее выслеживание сербов, необходимо серьезно пополнить арсенал бригады «Пума». Большинство бойцов, дислоцированных в городе Оточац, вооружено устаревшими моделями автомата Калашникова, в меньшем количестве — более новыми АКМ и различными югославскими модификациями АК. Но у них новое обмундирование, и их моральный дух высок.

Тяжелого автоматического оружия не видно, как нет и признаков присутствия старых хорватских танков Т-54 (советского производства), которые в свое время кочевали по покрытым грязью дорогам и вели беспокоящие действия против сербов. «Наши танковые экипажи проводят боевую подготовку в Славонии», — заявил Мила Мизитич из взвода хорватской полиции, занимающегося боевой подготовкой в районе Оточац. — Когда танки возвратятся, сербам придется начать воевать по-настоящему, если они хотят удержать свои позиции».

Пожелания Мизетича и его друзей-танкистов, возможно, скоро осуществятся. Хорватский генерал Янко Бобетко недавно заявил репортерам, что силы сербов (от 100 до 400 человек) проводят в зимний период боевую подготовку на полигоне в районе города Слунж, Хорватия, то есть менее че в 16 км.

Бобетко сказал также, что в боевой подготовке сербы используют танки, бронетранспортеры и артиллерию, а это указывает, что в ближайшие месяцы его войскам придется туго.

«Я уверен, мы способны отбить некоторую часть захваченной у нас территории, — говорит Мизетич. — У них не осталось воли к борьбе мы полны решимости сражаться. Мы хотим вернуть нашу землю, и я знаю, что наш уровень боеготовности выше».

Однако командир Мизетича, бывший школьный учитель средних лет, не пожелавший назвать себя заявляет, что его подчиненные пока еще новички в военном деле, и поэтому им необходимо еще долго и много тренироваться. «Они до сих пор не научились передвигатьс снегу, маскироваться и взаимодействовать с танками и артиллерией, — говорит он. — Но это хорошие солдаты, и, возможно, у нас остается последняя зима, чтобы вернуть себе наши дома».

Банкович соглашается: «Когда они научатся лучше стрелять выживать в лесу, мы проведем тактические занятия с боевой стрельбой. Солдаты пока недостаточно подготовлены к боевым действиям. Только после того, как они пройдут проверку на действия в условиях снежного покрова, можно будет начинать воевать против сербов».

Тренировки продолжаются — вскоре настанет и время проверки.

Тяжелого вооружения не хватает, а миномет — артиллерия для бедных. Хорватские полицейские обучаются обращению со 120-мм минометом М75 югославского производства, из которого можно стрелять боеприпасами различного предназначения, включая активно-реактивную мину

В марте-апреле 1993 года в составе русского добровольческого формирования я находился на территории некогда входившей в состав СФРЮ республики Босния и Герцеговина. Принимал участие в боевых действиях. Виденное и пережитое легло в основу предлагаемых вашему вниманию записей.

Фото: архив автора

Дорога

Наконец-то мы в движении. Поезд, похоже, уже по традиции опоздал аж на четыре часа. Была возможность немного рассмотреть тех. кто через несколько дней станет боевыми товарищами.

Нас сопровождают Юра С. и Евгений Н. Они, как я понял, успели повоевать в Югославии и теперь от личного участия перешли к содействию вербуют и отправляют туда группы добровольцев. Наша группа, по их признанию, самая большая за последнее время.

Я далек от иллюзии, что в Югославию драться за правое сербское дело едут лишь убежденные приверженцы русской национальной идеи, постоянные читатели «Нашего современника» и «Русского Вестника», участники патриотических митингов и пикетов. Война есть война и притягивает она в первую очередь, разумеется, людей жестких. Тем не менее действительность превзошла все ожидания.

Изрядная часть группы, похоже, просто шпана. Характерный жаргон, зонные дерганые манеры, наколки. У двоих свежие фингалы. Постоять среди этих парней десять минут, поймать обрывки разговора ясно, что в Югославию едут они с какими угодно, только не с политическими целями.

Мы едем в поезде Москва — София. Пассажиры вагона процентов на 70 — «челноки», едут в Турцию через Болгарию. Эти люди обратили внимание на практически полное отсутствие багажа у нас (особенно в сравнении с их громадными тюками) и искренне недоумевают: как же так — ехать за границу с пустыми руками.

Продолжаю присматриваться к своим попутчикам. Почти половина — казаки. В основном с Дона, но есть и уроженцы Ставрополья, сибиряки. Они страшно горды принадлежностью к казачеству, держатся свысока. Обратился к ним по незнанию «мужики!», в тот же миг был жестко одернут: «Мы не мужики, а казаки». Оказывается в их сознании уже четко отложилось: русские мужики это, по сути, второй сорт, казаки — это элита.

Что же касается неказачьей части группы, то она представлена москвичами (в основном), питерцами и туляками. Поехавших по чисто политическим мотивам немного. Едут, чтобы проверить себя, посмотреть заграницу, заработать валюты. Лично мне последний мотив кажется странным: общеизвестно, что в горячих точках Югославии нуждаются не в наемниках, а в (большая разница) добровольцах. Однако меркантильный расчет скорее не вина, а беда этих людей. Похоже, кто-то накануне долго и старательно внушал им, что сербы всем воюющим на их стороне отваливают сполна.

Автор в военной форме Югославской народной армии — эта форма является общепринятой у сербских четников

В Сучаве (Румыния) мы сходим с поезда. Отсюда мы должны выехать до Тимишоары, откуда до югославской границы рукой подать. Столь сложный вариант попадания в Югославию кажется нам странным, если не подозрительным. Юра и Женя объясняют все дополнительными мерами предосторожности. Объяснения неубедительны. Не первый год существует прямой железнодорожный маршрут Москва — Белград (авиатранспорт, разумеется, не в счет, он баснословно дорог). Неужели нельзя было воспользоваться поездом? Похоже наши «отправители» попросту экономят на нас. Ехать на перекладных (через Сучаву и Тимишоару) куда дешевле, чем прямым поездом. Впрочем, всерьез по этому поводу никто не сетует. Трудности дороги ничтожны в сопоставлении с масштабом задач, которые нам предстоит решать через денек-другой. Шутка ли, мы окажемся в самой горячей точке планеты. Окажемся не туристами, не посторонними, праздными наблюдателями, а участниками событий.

Опять в поезде. Обстановка, в которой мы сейчас пребываем, меньше всего соответствует пафосу высоких идей. Вагон, как и весь поезд, грязен и тесен. Места только сидячие. Липкая духота пополам с жесткими сквозняками. Кое-кто из моих попутчиков излишне весел. Это благодаря изрядной дозе румынской водки. Откуда у них валюта, ведь рубли в этой стране никакой ценности не имеют? Мой словоохотливый сосед Володя Ц. (юркий люберецкий парень, способный ввязаться в разговор на любую тему и по любому поводу, он уже успел получить кличку Бес) доверительно сообщил, что казаки «толкнули» в Сучаве что-то из гуманитарной помощи.

Позже выяснилась долгая предыстория этой фразы. Оказывается наши (т.е. входящие в состав нашей группы) казаки до того, как погрузиться в поезд, месяц жили в подвалах одного из московских монастырей. Жили не тужили, ждали выездных документов. Подрабатывали на хлеб и водку разгрузкой гуманитарной помощи, присланной на адрес этого монастыря аж из самих Соединенных Штатов. Ворочать тяжелые коробки, заброшенные в Россию сердобольными американцами и не пошарить в самих коробках для них, видимо, невозможно. Что-то было истреблено под монастырскими сводами, что-то отправилось в недрах посылочных ящиков в родные станицы, что-то, проделав длинный путь через границы, перекочевало в распоряжение румынских барыг.

В Тимишоаре на вокзале теснота, грязь и тоска, уже знакомые нам по Сучаве. Наши командиры куда-то звонят, куда-то уходят, беседуют о чем-то с красавцем-брюнетом в светлой дубленке. Наконец-то нам адресуется решительное «Вперед». Оказывается, то ли пересекать, то ли вплотную подтягиваться к границе мы будем на такси.

Границ за свои тридцать с большим хвостиком я повидал немало. Приближался к ним самолетом, пароходом, разными видами поездов. На такси ни в одну из стран не въезжал.

Впрочем, въезжать так и не пришлось. Минут через сорок вереница занятых нами такси остановилась у какого-то серого, по всем признакам казенного здания. Вышедший на встречу немалых объемов офицер-пограничник, едва скользнув по нам цепким взглядом, отрезал «нет» и энергично махнул рукой в ту сторону, откуда мы приехали. Первая попытка пересечения румыно-югославской границы окончилась неудачей. Пришлось возвращаться на вокзал.

Какие действия предприняли Юра и Женя в дальнейшем мне не известно. Возможно, все свелось к самой банальной взятке. Возможно, был включен потенциал связей красавца-брюнета. Нас в эти детали никто не посвящал, да нас, по большому счету, это и не интересовало. Главное, что через несколько часов, подтянувшись уже известным способом к румыно-югославской границе, мы. двадцать семь российских граждан, без намека на какие-то трудности эту границу миновали.

Автобус, встречавший нас на той стороне, оказался обитаемым. Помимо шофера, там находился громадного роста чернобородый детина, сносно владевший русским. Он сверил список нашей группы с какими-то своими бумагами и, с места в карьер, едва поздоровавшись, сип предупреждать нас о недопустимости присвоения и утери оружия и снаряжения. Он зачитал длинный перечень военного имущества, пропавшего с помощью наших соотечественников, ранее побывавших на югославской земле. Воровать, тем более у православных братьев-славян, нехорошо, но особого стыда за соотечественников я, признаюсь, не испытал.

Около полуночи въехали в Белград. Внешние приметы страшной войны в городе отсутствуют. Патрулей, военной техники, людей в форме на улицах не видно. Распахнуты двери ресторанов и кафе. Маячат у входа в отели «жрицы любви». Масса целующихся парочек и праздношатающихся стильно одетых парней явно призывного возраста.

Автобус чуть поплутал по переулкам в старой части города и остановился у ничем не примечательного лома. Здесь чернобородый гигант сошел. К великому нашему удивлению, за ним последовали «отцы-командиры». Как будто сутки тому назад кто-то тащил их за язык обещать, что они не просто доставят нас до места, но и воевать будут вместе с нами. Похоже, роль Юры и Жени во всей этой эпопее как раз и заканчивалась передачей в Белграде нас с рук на руки. На прощание они заверили, что дни, потерянные на дорогу, непременно войдут в контракт и будут соответственно оплачены. В сказанное верилось мало...

В дурдоме

Утром мы в пункте назначения. Город называется Вышеград. Расположен в гористой местности на берету быстроводной реки под названием Дрина. Название знакомо. Когда-то курил (в начале семидесятых) сигареты с таким названием, а совсем недавно случайно услышат сербскую песню, в припеве которой несколько раз повторялось название этой реки.

Временно мы устроены на окраине города в двухэтажном коттедже. Оказывается до войны здесь располагался интернат для слабоумных детей. «В дурдом определили», пошутил кто-то из наших. В дурдом — так в дурдом.

Днем на солнце жарко впору загорать. Ночью в каменном неотапливаемом корпусе чертовски холодно. Плюс масса сквозняков в комнатах ни одного целого стекла: или выбиты, или продырявлены пулями. Впрочем, нас сюда насильно не гнали и курортных условий не гарантировали.

Пришел сербский офицер. На ломаном русском объяснил, что о нашем приезде начальство уже знает и завтра кто-то из его представителей нас непременно посетит, «Завтра» по-сербски «сутра». Что ж, сутра так сутра.

Побродили по городу. Он не велик, но сильно разбросан. Многие дома, особенно на окраине, разорены. Из путанных объяснений местных жителей поняли, что здесь жили мусульмане. Похоже, хозяев этих ныне пустующих жилищ в свое время отсюда не очень вежливо «попросили». Мусульмане и хорваты явили миру столько примеров фашизма по отношению к сербам, что иным отношение к ним сербов быть не могло. Странно другое. Те, кто отправлял нас сюда, заверяли, что ничего на стоит получить здесь в личную собственность дом с участком. Не эти ли брошенные дома имелись в виду? Тогда предложение от части сомнительно.

Вечером выяснилось, что в соседних корпусах «дурдома» живут еще несколько русских. Питерский парень Игорь Т. С месяц назад его ранило в ногу. Ранение сложное. Что-то с коленной чашечкой. Нога не сгибается. Парень едва передвигается. Игорь не сетует, не жалуется, но из его рассказа ясно, что в госпитале ему было оказано только что-то вроде первой, самой примитивной помощи. Лечить ногу придется на Родине. Но как туда попасть? В одиночку дорога ему не по силам. Игорь ждет попутчика, с чьей помощью можно добраться до Белграда, а оттуда до Москвы. Другой русский Евгений С, тоже из Питера и тоже после ранения. Пуля мусульманского снайпера, войдя через щеку, выбила несколько зубов и вышла наружу через другую щеку. Сейчас следы от пули на щеках уже едва заметны.

Познакомились с третьим соотечественником, обитающем в «дурдоме». Это Саша Щ. И сербам, и нашему брату-добровольцу он известен под колоритной кличкой Граф. Родом откуда-то из Сибири. Гражданская специальность — повар. К военному делу отродясь никакого отношения не имел, даже не служил в армии. Зато здесь, в Югославии, быстро выделился среди русских добровольцев организационными способностями, сколотил мобильный отряд из нескольких десятков сорвиголов, на счету которого немало смелых, грамотно спланированных операций. Видно, природа щедро наделила Сашку полководческим талантом, и дремал тот талант в человеке, пока обстоятельства его не разбудили.

Для сербов Граф едва ли не национальный герой. «О, Граф», восклицают они, и, восхищенно округляя глаза, цокают языками. Воевать Сашке определенно нравиться. Но воюет он не ради войны, а ради правого дела. «Граф» прекрасно ориентируется в нынешнем хитросплетении политических интриг на Балканах, знает истинную цену «нового мирового порядка». Однако от ура-патриотических, шапкозакидательских настроений «Граф» далек. В самом конце разговора, гася сигарету о край приспособленного под пепельницу осколка мины, он чертыхнулся и неожиданно заключил: А вообще-то, эта война никому не нужна.

Встретив наши недоуменные взгляды, повторил: «Никому! Ни сербам, ни хорватам, ни мусульманам. Да и нам...»

Пока количество дней, проведенных на югославской земле, можно подсчитать по пальцам. Еще не получено оружие, но определено место дислокации. У нас весьма туманные представления о том, чем нам предстоит здесь заниматься. Зато нарастает беспокойство вокруг больных вопросов: зачем мы здесь, в каком качестве, в чьих интересах. «Сербы подставляют нас под пули, сербы на русском горбу выезжают, сербы нас за людей не считают», вот главные темы многих боевых эпизодов, которые спешат пересказать нам наши соотечественники, оказавшиеся здесь на месяц-другой раньше. Эпизоды не выдуманы. Не раз группы, выходившие на задание в сцепке с сербами, оказывались в самый ответственный момент перед лицом смертельной опасности в одиночку. Бывало, что не выполнялись обещания о выделении проводников, прикрытии огнем, своевременном предоставлении боеприпасов.

Роль русских в этой «каше» до конца не ясна. «Ветераны» вспоминают, что первых русских здесь встречали с цветами. Нашу, замечу, немалочисленную группу встретили на румыно-югославской границе только для того, чтобы предупредить, чтобы мы вели себя хорошо (не пили, не воровали и т.д.). Странно, но до сего дня никто из военного руководства с нами так и не встретился. Отсюда и получившие хождение внутри нашей группы недобрые слухи: мы здесь, по большому счету, никому не нужны, наша участь участь пушечного мяса, хотя... В недавней перестрелке, на участке фронта неподалеку от здешних мест, сербы, когда им пришлось особенно туго, стали выкрикивать в сторону позиций мусульман впридачу к ядреным проклятиям что-то вроде: «Эй, мусульмане, с нами русские». Если это все действительно так, выходит, что наш брат, русский, здесь фактор вдохновляющий и мобилизующий. Есть чем гордиться!

Наше пребывание в «дурдоме» затягивается. По-прежнему мы не экипированы, не вооружены. Заняты бездельем. Благо, кормят. Сегодня прибыл кто-то в полувоенной форме, составил список нашей группы, на плохом русском пообещал, что завтра все будет. Позднее выяснилось — это Ивица, представитель сербской обшины города Г.

Оказывается, принцип документального оформления добровольцев, подобных нам, прост. Договор заключается не с армейским подразделением, а с сербской общиной того или иного города. Община платит нам какие-то, похоже, более чем скромные деньги, а также переводит деньги в армейское подразделение за наше содержание и обмундирование. Впрочем, для нас все эти нюансы принципиального значения не имеют. Главное — скорее бы на позиции, скорее бы в дело.

Похоже, «дурдом», временно приютивший нас, уже давно приспособили под казарму. Во всех его помещениях масса предметов напоминает о близости линии фронта. Особенно много патронов: на подоконниках, в шкафах, в ящиках, в цинках, в коробках, проста собранные в кучки по углам комнат. Немало и гранат. Многие из наших уже понацепляли их на свои пояса. Особую тягу ко всему военному проявляют казаки. Оружие, боеприпасы, ремни и прочие фронтовые причиндалы для них предмет своего рода поклонения. Равно как и лампасы, гимнастерки, погоны, фуражки, сапоги и т.д. и т.п. Их походный атаман Леха Б. смуглый, шепелявый, как-то по особенному изящный парень, раздобыл неведомыми путями старенькую винтовку. Моментально забросил ее на плечо и, не расставаясь с нею, посматривает на всех остальных безоружных уже свысока.

Предварительное обсуждение черновика договора о найме на службу вылилось в довольно унизительную процедуру. Похоже, все, что было в нас нездорового, полезло в этот момент наружу. Одни предлагали просить у принимающей стороны «по машине каждому», другие вспоминали о древнем принципе: «если берем город, то на пару дней он наш». Самые неожиданные суммы назывались при обсуждении размеров месячного оклада, компенсаций за ранение, пособия в случае гибели.

Говорили, спорили, мечтали. На говорильню ушло более четырех часов. Результат весьма относителен, ибо, если задуматься, цена подобного договора ломаный грош. С юридической точки зрения он абсурден. По одну сторону этого документа стоит «доброволец», т.е. любой из нас. Однако мы находимся на этой земле, в этой стране почти на нелегальном положении. Наши права, наш статус гражданина государства с нелепой аббревиатурой СНГ здесь никем не подтвержден и не защищен. Если в придачу ко всему у нас после подписания договора еще и отберут паспорта (как это было с нашими предшественниками), мы попросту превратимся в некие бесправные и безымянные существа.

По другую сторону рождающегося в муках документа стоит община города Г. Самое время вспомнить, что сегодня этот город находится на территории независимого государства Босния и Герцоговина. Законно ли его правительство, насколько обоснованны претензии этого государства на город Г., это уже другие вопросы. Факт су-шествования государства Сербская республика тоже оспаривается самым серьезным образом. Выходит, всякий из нас заключил договор с администрацией города, за который спорят два почти не существующих государства. Но выбирать не из чего.

Мы на месте

Сегодня нас привезли на место постоянной дислокации. На первый взгляд, райское место. Горы, сосны, ели, искристые сугробы, хрустальный воздух. Разместились в помещении небольшой турбазы. Комната на пятьдесят коек. Половина занята сербами, половина нами. Единственный источник тепла — «буржуйка» в углу. Однорамные огромные окна. Хлипкая дверь. К утру в помещении температура почти такая же, что и на улице. Благо, одеял у каждого по три-четыре. Разумеется, спим не раздеваясь.

Первое впечатление от ночевки в подобных условиях: не заболеть бы, ибо по всем признакам, лечить здесь некому, некогда и нечем. Да и попросту обидно вот так, в самом начале, схватить какое-нибудь совершенно «гражданское» воспаление легких и надолго выпасть из течения событий, стать обузой для товарищей.

В этом же здании, в одной из комнат на втором этаже, квартирует еще одна группа русских, человек десять: казаки, питерцы, москвичи, один белорус, двое невесть каким ветрами сюда занесенных уроженцев Северного Казахстана. Кое-кто из них здесь уже третий месяц. На наши любопытные бестактные вопросы: «Ну как тут?», они отвечают стандартно-уклончиво: «Нормально».

После более обстоятельных расспросов выясняется, что служба здесь не очень пыльная. Ребята ходят на разведку, сидят в засадах в ожидании караванов, изредка отправляются в рейды. Разумеется, опасность нарваться на мину или схватить пулю в перестрелке присутствует, но она не столь велика. Характер военных действий на этом участке фронта рейдово-диверсионный. Понятие «фронт» здесь очень специфично. По сути, его не существует. Есть достаточно рыхлая линия сербских позиций. Есть не менее рыхлая линия обороны мусульман. Между ними нейтральная, ничейная полоса, на которой периодически появляются как те, так и другие. Всякое столкновение мусульман и сербов, естественно, сопровождается перестрелкой. Группа, чей огонь оказывается менее плотным, как правило, отходит. Такая вот здесь война.

С нынешнего дня для нас начался иной отсчет времени. Подписан контракт. Получено оружие. Каждому по новенькому, в масле, автомату Калашникова. Оружие знакомое, но не совсем родное. Автоматы югославского лицензионного производства. Это может заметить и не специалист. Фрезеровка деталей грубая, шероховатая. Те, кто был с этим оружием в деле, сетуют на его ненадежность: автоматы, бывает, «клинит», после дождя и снега железные части густо ржавеют в течение нескольких часов.

К каждому автомату — пять магазинов. С патронами, похоже, проблем здесь нет. В казарме целый штабель цинковых коробок бери сколько влезет.

Весь день ушел на подготовку оружия к лелу (очистка от масла, подгонка ремней, набивка магазинов патронами и тл.). Надо было видеть, как преобразились ребята, получившие «стволы». Вот она, наглядная иллюстрация старой истины: война тысячелетняя суть настоящего мужчины. Бой, поход, засада, трофеи — это естественно, это зов генов, это возвращение к началу, это умножение энергии. Копание в бумажках, маета в городском гран-спорте, хождение с авоськой по магазинам, говорильня о футболе и политике — это неестественно, это потеря энергии. Да здравствует здоровое мужское начало!

Со вчерашнего дня, со дня подписания контракта, начался наш срок пребывания на югославской земле Обещания отправлявших нас шустрых пареньков о том. что в контракт войдут дни, затраченные на дорогу, оказались болтовней. Много чего обещалось, да мало чего выполнено. Впрочем, сетования неуместны. Жизнь всегда и во все вносит свои жесткие коррективы.

Сегодня получено обмундирование в основном это амуниция югославской народной армии. Китель, брюки, плащ на подстежке из искусственного меха, белье и масса всяких пустяков, призванных облегчить нелегкую солдатскую жизнь. Переодевались, мерили, подгоняли, часто цокали языками, хвалили югославские вещи, отдавали должное заботе о солдате в государстве южных славян. Чего стоят, например, удобные резиновые сапоги на шнурках, на теплой подкладке, вязанный облегающий шлем-маска, теплый пуловер.

Вспоминали родные «кирзачи, вечно сырые портянки, зябкое «хэбэ», костерили отечественный генералитет, интендантов и т.п. Вывод грустен: государство настолько достойно уважения, насколько оно заботится о своем солдате.

Однако восторги по поводу экипировки оказались преждевременными. Местность, куда мы прибыли, и где проведем, по-видимому, большую часть определенного контрактом времени, имеет специфические климатические условия. «Это наша Сибирь», объясняют местные сербы. В последнем сомневаться не приходится. Сейчас середина марта. Внизу, на равнине, не исключено, люди уже загорают. Здесь же 3—8°С- ниже нуля, и снег по пояс. В резиновых сапогах, которые поначалу казались столь симпатичными, по снегу много не находишь. Тем более, что шерстяных (впрочем вообще никаких) носок (да и портянок тоже) нам не выдали. Слишком легкомысленным оказалось для этих условий и выделенное каждому из нас пальтишко на подстежке. Что ж, будем утепляться домашним гардеробом, нанизывать на себя все, что возможно.

И все-таки странно почему нам не досталось ни теплых комбинезонов, ни утепленных курток, ни кожаных высоких ботинок? Русские, которые прибыли за месяц до нас, все это получили. Но... Не в тряпках счастье.

Продолжается взаимное узнавание друг друга. Каждая личность неповторима и уникальна. Мой сосед по койке Серега Л., полный, флегматичный мужчина без малого сорока лет. Бывший техник-пожарный. Он случайно узнал от знакомого о канале оформления документов на выезд в Сербию. Не задумываясь, согласился. Какие бы то ни были политические ориентации у Сергея отсутствуют. В поезде, по дороге сюда, он неоднократно уточнял, нисколько не рисуясь: «За кого будем воевать? За сербов или за хорватов?»

Серега дважды женат, дважды разведен. Живет в коммуналке недалеко от Курского вокзала. Пару месяцев назад его дочиста обокрали.

Серега предельно искренний человек. Вспоминая о былой пожарно-технической службе, на наши хамские вопросы типа: «А взятки-то брал?», «А на лапу-то давали?» он добродушно щурится и кивает: «Брал», «Давали». Своей прямотой Серега мне симпатичен. В отношении причин, заставивших его отправиться в Сербию, он также откровенен: «Поехал денег подзаработать, да заграницу посмотреть». Совсем недавно Сергей доверительно посвятил меня еще в один фактор, что привел его в наши ряды: «Понимаешь, обстановку надо было поменять. Я же недавно лечился от этого дела (здесь он лихо щелкнул себя по кадыку). Врачиха, что уколы колола, и порекомендовала от дружков куда-нибудь подальше умотать. Я и умотал».

Первый бой

Сегодня была первая вылазка. Пришел в казарму серб из комсостава, попросил десять человек. Пошли только добровольцы. Никто никого не назначал, никто ни на кого пальцем не указывал. Собственно, и указывать некому. Жесткой командно-подчиненной структуры в нашем отряде нет. У казаков, что стараются держаться особняком, верховодит походный атаман Леха. Обшее командование чисто условно осуществляет приехавший сюда месяца за два до нас Мишка Ц. Здоровущий парень, родом откуда-то из-под Саратова, также считающий себя казаком.

А вся наша первая вылазка легко уложилась в четыре часа. На машине нас подвезли до линии сербских постов, потом шли пешком по тропинке, след в след. То подъем едва ли не в 45°, то аналогично крутой спуск. Через час выбрались на какую-то высотку. Залегли между сосновых стволов. Серб, что нас вел, объяснил, путая русские и сербские слова, махнув в сторону двух близлежащих, поросших лесом холмов: «Там две высоты, там мусульмане с пулеметами, скоро будем эти высоты брать. Без них дороги вперед нет. Впереди Джанкичи, за ними Г».

Посмотрели по очереди в бинокль. Ничего особенного не увидели. Заснеженные склоны. Ели, сосны, еще какие-то могучие деревья. У подножия одного из холмов аккуратный, с лета заготовленный умелыми крестьянскими руками стожок сена. Вокруг пунктирные линии человеческих следов. Кажется, никакого намека на войну, но нам настоятельно рекомендовано не подниматься в рост — местность отлично простреливается мусульманскими снайперами.

Первая вылазка прошла без единого выстрела. Слава Богу! Большое счастье, что на пути нашем не попалось ни одной мины (и та и другая стороны имеют их в избытке и расставляют повсюду, где только можно). Мины здесь за их внешнее сходство с баночками мясных консервов ласково называют «паштетами». Соприкосновение с «паштетом» ничего хорошего не сулит - ступню или отрывает, или дробит взрывом. И в том и в другом случае инвалидность гарантирована.

Первая вылазка напомнила о нашей поспешной и некачественной экипировке. Нет, резиновая обувь не для гор. Ноги в резиновых сапогах, как бы они привлекательно не выглядели, разъезжаются, скользят, а главное, стынут жутким могильным холодом. «Замерзнуть до костей» — не столь натянутая в подобных условиях аллегория. Ноги уже через полчаса перестаешь чувствовать. Еще через полчаса начинает казаться, что твои ноги это нечто голое, лишенное даже кожи, живьем чувствующее каждый шаг, каждый уступ тропы, каждый порыв ветра.

Снова обращались к завскладом, к интенданту, к другим большим и малым сербским командирам с просьбой выдать нормальные солдатские ботинки. Бесполезно. В ответ слышали уже до тошноты знакомое «Нема» (в переводе не нуждается) и «сутра» (что, как мы уже знали, в переводе с братского сербского означает «завтра»). Совсем как в кабинетах «совковых» учреждений.

Вспоминая во всех подробностях вчерашний день, с удовлетворением отметил, что первый выход в горы перенес отлично. Не отстал, не упал, даже не сбил дыхания. Отрадно, ибо я в группе оказался одним из самых «пожилых». Средний возраст «охотников» колебался от 22 до 26 лет. А мне 37. В придачу порок сердца (диагноз — «недостаточность митрального клапана»). Значит, еще что-то могу.

Впрочем, восторги преждевременны. Разные люди по-разному перенося нагрузки. И «второе дыхание» явление специфическое. У одних оно появляется в середине пути, у других в конце, у третьих — непредсказуемо когда. Так что неизвестно, что было бы и со мной, получи мы приказ отмахать еще километр-другой по горным тропам.

Двоим из нас этот первый марш оказался не по силам. Удивительно, но оба «сдохших» бойца из казаков. Первый Миша Т., омский богатырь, имеющий более центнера веса. С такой массой в горах тяжело. Да и возраст «Капельки», как в шутку окрестили его товарищи, близок к моему «тиражному». Уже через полчаса движения у Мишки сдала «дыхалка», лицо покрылось красно-фиолетовыми пятнами, ноги стали заплетаться и не попадать «след в след». Последнее особенно досадно, ибо подобный способ передвижения в горах лучшее профилактическое средство от «паштетов».

Кстати, «Капелька» из всей казачьей половины нашего отряда наиболее симпатичен. Образован, начитан, с чувством собственного достоинства, чуждый хамскому выпендрежу. Выпускник университета. Гуманитарий. Что толкнуло его, человека более чем здравого и зрелого, на «югославские приключения», однозначно не ответить. Похоже, как и многие из нас, захотел проверить себя. Если выходы в горы станут регулярными, и к той поклаже, что тащили мы вчера на себе (продовольствие, палатки, патроны и т.д.), парню придется нелегко.

Другой «сдохший на марше» — ставропольский казачок Володька Ш., невесть кем и неведомо при каких обстоятельствах награжденный мало ласкающей слух кличкой «Кишечник». Совсем недавно отслужил действительную. Охранял зеков. Носил краповые погоны внутренних войск. Здоровье у «Кишечника», похоже, совсем неважное. Еще в «дурдоме» он обращал на себя внимание жутким гулким «лагерно-камерным» кашлем. Вчера же на тропе, уже через полчаса ходьбы он схватился за бок, отстал. Видели, как его рвало желчью. Этому парню придется туговато.

Однако, в первой горной вылазке Володька «Кишечник» проявил себя не только как обладатель хлипкого здоровья. У парня характер! Задыхался, спотыкался, блевал на тропе, но никому не позволил тащить свой подсумок, автомат, сумку с гранатами. В ответ на все предложения о помощи посылал на известные буквы. Личность!

Перебирая в памяти детали вчерашнего дня, подумал и другом: конспирация конспирацией, патриотизм патриотизмом, доверие довернем, но было бы очень правильно каждого, кто изъявил желание помочь братьям-сербам, пропустить через медиков-специалистов. Чуть побольше хлопот сначала, гораздо меньше проблем потом.

Принято решение выставлять ночные караулы. Решение, безусловно, верное, ибо по прямой до мусульманских позиций от нашей казармы-турбазы всего ничего. Сербам же заниматься такими пустяками, как ночная охрана базы, похоже, просто несвойственно. Подход совершенно российский: «авось» не подберутся, «небось» не вырежут.

Стоим по два часа. Совсем как некогда в советской армии, на срочной службе. Выпал жребий стоять от двух до четырех. Вспоминал Житомир. Львов и Ужгород, где некуда выполнял «почетную конституционную обязанность по защите социалистического Отечества».

Еще раз убедился, что резиновые сапоги — обувь вовсе не по сезону. Вот бы раздобыть шерстяные носки. Знали бы, где придется находится, и какой будет уровень экипировки запасли все из лома, но... Люди, нас отправляющие, клятвенно заверяли: с экипировкой никаких проблем, шмотки армейские эфэргевские,  «все по люксу», все чуть ли не с натовских складов.

Группа «охотников» ходила в засаду. Ждали, по словам сербов, караван с оружием и снаряжением для мусульман. Просидели часа три в снегу, вернулись, так никого и не дождавшись. Если бы не мины, не вероятность напороться на снайпера, встречную засаду и т.д.. это не боевая операция, а «мероприятие» в рамках военно-патриотической показушной игры «Зарница». Кто-то из нас уже предположил, что подобным образом и пройдет весь срок нашего контракта («походили, посидели, вернулись»)

Рейд

Не писал больше недели. Не было возможности.

В среду к вечеру в казарму пришли сербские командиры. Объяснили: ночью операция штурм двух высот, без которых развитие наступления на Г. невозможно. Подчеркнули: операция займет максимум день, поэтому выход налегке без палаток, без котелков, без продовольствия, без одеял, брать только оружие, патроны, гранаты.

Подобное предложение отряд принял без знтузиазма. Сербам напомнили о данных ими обещаниях обеспечить всех теплой одеждой и нормальной обувью. На стихийно возникшем митинге решили единогласно: ни на какую операцию никому не идти до тех пор, пока должным образом не экипируют. На этом и порешили. Сербы ушли недовольными. Через час в казарму вошел наш командир Мишка Ц. Где он был, сказать трудно, но стоявшие с ним рядом учуяли запах ракии. В путанной и сбивчивой речи он призвал всех пойти сербам навстречу, и принять участие в операции.

Поворот «на сто восемьдесят» в поведении Мишки был расценен однозначно: налили ему сербы пару стаканов вот он и «запел» по-другому. Впрочем, вслух подобных упреков Мишке никто не высказал. Каждый задумался. Первая серьезная операция, ответить сербам отказом значит зарекомендовать себя хлюпиками, попробуй потом отмойся, черт с ними, с этими резиновыми сапогами, с легкими летними куртками. Когда сербские командиры зашли к нам в казарму во второй раз, убеждать и уговаривать им никого не пришлось.

Вышли, как и было обещано, налегке. Только оружие, патроны, гранаты. Ни котелков, ни палаток, ни одеял. Накануне нас поделили на две группы. В первую вошли в основном казаки («станица»). Вторую, менее многочисленную, составили «мужики», т.е. мы, не казаки. Маршруты групп были различны. То ли вышеупомянутые высоты мы брали в клещи, то ли здесь присутствовал еще какой-то хитроумный жестко секретный план сербского командования нам было неведомо.

Километров пятнадцать мы проехали на машинах, потом шли пешком. Цепью. С оговоренным заранее интервалом в 2-4 метра. Впереди — сербы-проводники. По сути, это смертники. Первая мина — их. И от пуль «в лоб» им укрыться практически невозможно. За ними мы, след в след. Когда снег выше чем по колено, такая ходьба не в радость. Уже через полчаса на спинах впереди идущих расплывались темные пятна. Вскоре наполнилась влагой и собственная одежда. А мы-то так усердно ратовали за «утепление», за насыщение нашего «гардеробчика» теплыми вещами! Были бы они на нас одеты — взмокли еще быстрее. Нам нелегко, проводникам во много раз тяжелее. На некоторых склонах снег почти по пояс.

Разговаривать запрещено. Обмен информацией — знаками. Все команды подаются также знаками. Команд немного: «внимание», «стоп», «прислушаться» и т.д. Привал через каждые час-полтора. По-сербски отдых «одмор». Очень символично. Как только такая команда подается, мы попросту валимся направо-налево в снег. Лежим, хватаем ртами воздух. Некоторые моментально засыпают. Последнему я поначалу немало удивлялся, но к полудню на очередном привале сам провалился в блаженное глубокое забытье.

Во второй половике дня наша, меньшая по численности, группа вышла к заданной высоте. К великому удивлению, ни дзотов, ни бункеров, даже следов мусульман на ней не обнаружили. Что в это время делала большая казачья группа мы не знали. Позднее выяснилось, что она попала в аналогичное положение, выйдя в положенное время на заданный рубеж — ни противника, ни следов его пребывания не увидела. То ли разведка у сербов оказалась слабой, то ли командиры, намечавшие операцию, просчитались непонятно. Итог одинаков — высотки оказались необитаемыми.

Далее судьба наших групп складывалась по-разному. Казаки получили приказ укрепляться. Из камней, недостатка в которых не было, они сложили нечто среднее между блиндажами и хижинами, перекрыли эти сооружения ветками и кусками кровельного железа, что насобирали на руинах некогда существовавшего поблизости хутора. Позднее им завезли палатки, сооруженные из старых бочек печки-«буржуйки». Вскоре была налажена и регулярная доставка горячего питания. Словом, «казачья» группа встала на позицию всерьез и надолго.

Дважды за неделю их беспокоили мусульмане. Один раз обстреляли из гаубиц, выпустили около десятка снарядов (обошлось без жертв). Во второй раз, подобравшаяся поближе группа мусульман затеяла перестрелку. Наши в грязь лицом не ударили: обложили квадрат нахождения неприятеля плотным автоматно-пулеметным огнем, а затем организовали вылазку — попытались зайти мусульманам в тыл.

Во время вылазки ранен один казак, Олег Ш. из Красноярска. Это первая потеря в нашем отряде. Первая пуля имела все шансы быть для него последней, угодила в один из спрятанных на груди автоматных рожков. Вреда эта пуля не наделала, но развернула Олега на 180°. Вторая пуля прошла навылет, прошив ягодицу и бедро. Кость, кажется, не задета. В ближайшем госпитале, куда его направили на излечение заверили: через пару недель вернется в строй.

Кстати, прежде чем попасть в госпиталь, Олег почти полдня пролежал в своем шалаше, наспех перевязанный разорванным маскхалатом. Медицинских средств нам до сего дня не выдано. Медиков на позиции никто не видел.

В нашей группе потери менее существенны. Поморозил ноги Юрка 3. из Питера. В середине недели его отправили с сербом-попутчиком в казарму. Юркины помороженные ступни и отсутствие на складе теплой обуви — вещи, понятно, тесно связанные.

Впрочем, что там чьи-то мороженные ноги! Всю неделю мы таскались по горным склонам. Сменили пять ночевок. Смысл всех этих хождений мне не понятен. Рейд не рейд, разведка не разведка. Зато возможностей нарваться на мину, засаду, пулю снайпера было сколько угодно. Однако приказов, как известно, ни в одной армии обсуждать не принято.

Дважды за время горных похождений попадали под обстрел. Никто из нас до сего дня не знает, под чей огонь мы попадали. То ли мусульмане наугад обстреливали маршрут нашего движения. То ли сербы вслепую сыпали огнем в сторону воображаемого противника.

Лишь на третий день сербы поставили нас на довольствие: со специальными гонцами стали передавать хлеб, консервы, сало. Чем питались до этого? Ничем. Правда, нашей микрогруппе из пяти человек повезло. Неподалеку от места первой (холодной, т.е. без костра) ночевки шальной осколок убил серну. Сербы, оказавшиеся свидетелями этого «ЧП», разделили между собой парное мясо. Перепало кое-что и нам. Засветло (в темноте костры первые две ночи разводить было запрещено) пожарили на автоматных шомполах мясо. Поели. Без хлеба и соли.

Все восемь дней хождения по горам нами командовал Владимир К. Родом он откуда-то с Псковщины. В Югославию прибыл двумя неделями раньше нас. Выездные документы оформлял, кажется, в Питере. Владимир в недавнем прошлом офицер-подводник. Последняя деталь биографии в сочетании с незаурядным ростом и чрезвычайной худобой определили его кличку: Перископ. С командиром нам, похоже, повезло «не очень». Владимир то ли в детстве не доиграл, то ли на флоте не докомандовал, его хлебом не корми — только дай нас построить, проинструктировать, и куда-то послать: то наблюдать за соседним холмом, то прочесать ближайший склон и т.д. и т.п. Своей боевой задачи Владимир не знает и знать не может. Толковых карт на руках ни у кого нет, вводные от высокого сербского командования редки и противоречивы, да и связь с этим командованием попросту отсутствует. Неопределенность положения Перископа начисто лишает его душевного равновесия. Владимир часто нервничает, в общении с нами срывается на крик и грубость. Разумеется, мы отвечаем ему тем же.

Наблюдая за Перископом, я начинаю подозревать, что со флота он ушел не по своей воле. Похоже, его списали после обследования у психиатра. Об этом напоминают его глаза: мутные, бегающие, с громадными белками, а главное, странное поведение: что-то среднее между манией преследования и манией величия. Впрочем, рассказывать о Перископе бесполезно. Его надо видеть. Длинный, какой-то негнущийся, состоящий, похоже, из сплошных шарниров, весь перепоясанный ремнями, в неизменном бронежилете он заметно отличался от нас всех.

Кстати, о бронежилетах. Перископ — единственный из нас обладатель подобной роскоши. Где, у кого и каким образом он его раздобыл, нам неведомо. Еще один пункт обещаний людей, которые нас сюда отправляли («вас оденут как надо, во все американское и эфэргешное, бронежилеты получите») завис в воздухе. Впрочем, что там бронежилет, касок и тех у нас нет. «Нема», разводит по этому поводу руками каптер серб Славко и делает страшные круглые глаза. Нам к этому слову не привыкать.

Восьмидневное хождение по горам конкретного завершения не имело. В последнюю ночь повалил густой мокрый снег. Меньше чем за час наши хлипкие, наспех сооруженные накануне шалаши стали непригодны для ночлега. Ночь провели на ногах топтались по очереди у хитро запрятанного в камнях костра. Как и в предыдущие ночевки, был выставлен караул, однако его роль представлялась более чем относительной. Видимость и слышимость были, без преувеличения, нулевыми. Очертания вытянутой руки растворялись в густой пелене мокрых снежных хлопьев. Задумай мусульмане, прекрасно знающие местность, вылазку на эту ночь, нам не сдюжить.

Ранним утром пришел приказ возвращаться в казарму. Увы, пока это единственный понятный, продиктованный здравым смыслом приказ свыше. Без цели бродить по горным тропам до нитки вымокшими, не видя ни зги — занятие по меньшей мере никчемное. Тем более, что снег утром вовсе не прекратился, а повалил с новой силой.

Новый положай

Надежды на по крайней мере двухдневный отдых в казарме не подтвердились. Уже утром следующего дня посыльный передал распоряжение выдвигаться на позицию, занятую ранее "казачьей" группой. Позиция — по-сербски "положай".

Позднее выяснилось, что решение о досрочном снятии нас с заслуженного отдыха родилось не само по себе. Оказывается, едва мы после той кошмарной ночи погрузились в грузовик, "забузили" казаки. Полученная нами передышка показалась им незаслуженной. Сербское командование, не желая осложнять отношений с русскими добровольцами, быстренько отменило решение о предоставлении нам двухдневного отдыха и снова заслало нас на "положай".

С этого дня. кажется, определились, по крайней мере на ближайшие пару недель, возложенные на нас обязанности. Нам поручено удерживать высоту 3. Ту самую, на которой закрепилась ранее "казачья" часть нашего отряда. Помимо автоматов, в нашем распоряжении еще пара пулеметов, изрядное количество ручных гранат, гранаты для стрельбы из автоматов.

Определен график нашего нахождения на "положае": четыре дня здесь, сутки в казарме.

В близком соседстве с нами — позиции сербов. У них иной ритм службы. Двое суток на позициях, двое суток в казарме, двое суток дома.

Продолжается обоюдное узнавание. Не устаешь удивляться хитросплетению судеб, особенностям характеров, биографий и т.д. Я уже успел обратить внимание на совсем юного паренька — Андрея П. в составе питерской, прибывшей сюда на пару недель раньше, группы добровольцев. Из всех нас он выделялся прежде всего возрастом. Андрею, как только что выяснилось, еще нет восемнадцати лет. Славное начало биографии у парня. Но это еще не все. Оказывается. Малыш, как с учетом возраста окрестили его однополчане, воюет уже почти год. Начинал в мае прошлого года в Приднестровье. Приднестровский опыт умножил в Абхазии. Там Андрей получил специальность снайпера. Когда уезжал, на прикладе его винтовки было восемнадцать зарубок. В Абхазии платили неплохие деньги, но тот ужас, которого там хлебнул Андрей, вряд ли имел рублевый эквивалент. В десанте, куда он входил, погибло семьдесят процентов состава.

Срываясь из дома в очередную горячую точку. Андрей придумывал для родителей убедительную легенду. То он едет на длительные сборы в спортивный лагерь, то вместе с молодежным интернациональным отрядом отправляется строить коровники в Венгрию, то что-то еще. Святая наивность его родителей!

Здесь, в Югославии, Андрей также снайпер. Правда, зарубок на прикладе нет. Пока нет. Самое нелогичное, смешное, а может быть, и дикое, — что по возвращении домой Андрея могут призвать "для прохождения действительной воинской службы". Каково ему будет выслушивать сержантов-придурков? Сможет ли он стерпеть "наезды" старослужащих? Я многое отдам, чтобы встретиться с этим парнем года через три-четыре и за бутылкой вдосталь наговориться

Всякий день на "положае" — приготовление к ночи. Сплошное хождение. За дровами. За сеном. За продуктами. Плюс караулы, которые выставляем с наступлением сумерек. Стоять приходится обычно дважды за ночь по полтора-два часа. Казаки почему-то караульную службу игнорируют. Она им представляется чисто "мужицким" делом. Схема их рассуждений такова: рейд, разведка, бой — это наше, казачье, стоящее. Что же касается караула, нарядов — это ерунда, пусть в эти игрушки "мужики" (т.е. все не казаки) играют. Причиной конфликта подобный подход не стал, ибо мы, "мужики", рассудили так: караул — форма обеспечения не только общественной, но н личной безопасности. Если ты в этом заинтересован — отдежурь положенные часы, если нет — Бог тебе судья.

Пришло время изучить близлежащую территорию. С нашей горы в ясную погоду прекрасно видно несколько мусульманских поселков. С квадратиками кварталов, карандашиком минарета и прочими признаками населенного пункта в здешних краях. По прямой до поселков километров пять-семь. От сербов нам известно, что поселки основательно укреплены и битком набиты мусульманами. В распоряжении последних не только стрелковое автоматическое оружие, но и минометы, артиллерия. Говорят, правда, у мусульман туговато с боеприпасами, но нам в это верится с трудом: оттуда постреливают с завидным постоянством.

Чтобы лучше узнать местность, полдюжины "охотников" под началом командира Мишки решили предпринять что-то вроде разведки. Спустились по склону горы, на вершине которой расположен наш лагерь, миновали разрушенный хутор, куда раньше мы регулярно наведывались за дровами и за материалом для наших хижин-блиндажей, и... нарвались на мусульман. После десятиминутной перестрелки наши отошли. Организованно. С достоинством. Затевать бой смысла не было. Безрассудно "в лоб" атаковать неизвестное количество основательно прикрытых "мусликов".

В перестрелке ранен сибирский казак Мишка Д. Ранение, кажется, неопасно. В мякоть бедра. Кость не задета. С операции Мишка дошел сам, опираясь на поблизости выломанный сук.

У Мишки уникальная внешность. Приплюснутый, странно вытянутый череп и обилие клочковатой растительности на лице роднит его с нашими очень далекими предками. Отсюда и кличка, полученная в самые первые дни пребывания на югославской земле — Человекообразный. Мишка — мастер. Из подобранного невесть где куска овечьей шкуры за неполный час он скроил молодецкую казачью папаху. Старая рубаха за один вечер превратилась в его руках в удобную безрукавку с отделениями для автоматных рожков. Мишка может починить обувь, продлить срок работы зажигалки, из веточек можжевельника и еще каких-то одному ему ведомых травинок приготовить ароматный чай. Кажется, вот он — человек, о котором можно сказать "золотые руки". Но у этих рук — специфическая особенность. Вещи и предметы, попадающие в эти руки, если не становятся шедеврами, моментально ломаются, пачкаются, портятся и приходят в негодность всеми известными в природе способами. Попросил Мишка у кого-то из наших перочинный нож — через сорок секунд у ножа сломано лезвие. Взял Мишка посмотреть у знакомого серба винтовку малоизвестной в России системы "маузер" — миг — и оружие стало бездыханной железякой.

На днях сербское начальство, вняв нашим просьбам, организовало "баню". Под баней подразумевался теплый душ в помещении расположенной аж в самом Вышеграде турбазы. На момент банного предложения на "положае" несла службу "мужицкая" часть отряда, так что на помывку выехали почти одни казаки. После душа они вовсе не заспешили к ожидавшему их грузовику, а разошлись по этажам корпуса турбазы. Вмиг был найден общий язык с замками дверей кабинетов, началась тотальная проверка всех помещений. Велика была радость искателей, когда в одной из комнат были обнаружены почти ящик то ли забытого, то ли припрятанного пива и дюжина бутылок ликера. Если бы казаки на этих трофеях остановились! Из кабинетов тащили все пепельницы, занавески, стаканы, красочные проспекты. Что не запихивалось в карманы и в сумки, рассыпалось по коридорам, выкидывалось в окна.

Разумеется, уехавшие в баню, в казарму в тот вечер уже не вернулись. Ночевали в "дурдоме", в том самом интернате для слабоумных детей, что служил нам приютом в первые дни пребывания на югославской земле. Ночь была бурной. После ликеров и пива казачки изрядно пошумели. Заодно и постреляли. И не только одиночными. Благо, не друг в друга, а по окнам, стенам, потолкам.

А на утро с нашей банной делегацией стряслась еще более неприглядная история. Измученные похмельем соотечественники забрели на кладбище Вышеграда. Ракия в граненых стаканчиках, что по обычаю оставляется сербами на могилах родных и близких, была вмиг истреблена. Водка, предназначенная для мертвых!

Днем нас снова обстреляли. Уже в который раз. Едва мы принялись за обед, примостив на коленях котелки с традиционным фасолево-свиным варевом, как в сантиметрах двадцати над палаткой зацвикали пули. Снайпер!

На огонь ответили, приблизительно определив место, откуда стреляли. Тем все и кончилось.

Этой ночью караульное время делил с Мишкой Капелькой, сибирским казаком. С тем, который благодаря избыточному весу "сдох" в первом же рейде. Одиночество, ночная тишь и яркий лунный свет располагали Мишку к откровенности. Он с неподдельной грустью сетовал на окружение, на нравы в среде особняком держащихся казаков. В оценках, несмотря на собственную принадлежность к ним, Капелька крут. По его мнению, в отряде слишком много откровенных ублюдков.

Обвинения не голословны. Мишка поражен фактами банного грабежа и последующей бездарной пьянки в "дурдоме", осуждает постыдную кладбищенскую похмелку. Вежливо слушаю, вежливо киваю, но откровенностью за откровенность платить не спешу. В недавнем рейде при посещении разоренных мусульманских домов Капелька сам "отличился": с агрессивной активностью пихал в свой вещмешок все подряд, включая сильно потрепанное барахло, стоптанную обувь, грошовые никчемные безделушки.

По ночам наши утлые жилища сотрясаются от надрывного кашля. Простужено девяносто процентов состава отряда. Сказываются холодные ночевки и коренное отличие летнего обмундирования, выданного нам, от обмундирования зимнего, так и не полученного.

Отдельная тема — наше питание.

Претензий здесь в целом нет. Завтрак представляет собой баночку мясного паштета или шматок копченого сала. К обеду на позицию в термосах доставляют горячее варево. В его основе чаще всего макароны, фасоль, мясные консервы. В ужин поедается, как правило, то, что остается от обеда. Вкусно, сытно, но однообразно. Последнее особенно ощутимо для тех, кто здесь находится три-четыре месяца.

Есть и еще два слабых места в нашем рационе. Это отсутствие черного хлеба (говорят, что в Югославии такого вообще никогда не пекли) и отсутствие настоящего чая. Вместо последнего на позицию привозят какой-то коричневый суррогат. Говорят, что этот напиток готовят из жженого сахара с добавлением настоя каких-то трав. Сербы пьют его С превеликим удовольствием. Мы, русские, видим в нем жалкую пародию на чай настоящий.

Ездили в баню. В Вышеград. Припозднились. Заночевали в ставшем уже родным интернате. С удивлением встретили в здании уже знакомого Игоря Т. — питерского парня, раненого в ногу. До сего дня он не уехал. Причина — заминка в получении причитающихся денег (жалование плюс положенная по контракту компенсация за ранение) и отсутствие попутчика-сопровождающего в дальнюю дорогу. В одиночку путь на Родину он не осилит — болит недолеченная нога. Самостоятельно передвигаться на расстояние более чем в несколько десятков метров ему не по силам.

Встретили в интернате и другого старого знакомого — Сашку Графа. Тот тоже дожидается каких-то последних формальностей перед возвращением домой. Разговор с ним затянулся заполночь. Скорее, это был не разговор, а инструктаж асом-ветераном нас, относительно недавно прибывших:

"Если в ходе боя или сразу после него будете заходить в мусульманские дома — не спешите. Сначала гранаты в окна, в дверь, потом — пару очередей налево-направо, только тогда входите. Не хватайтесь за барахло — везде могут быть мины. Знайте: здесь мусульмане-фанатики. Почти у всех: детей, женщин, старух — в руках, под одеждой, где угодно — мины, гранаты. Если что — они подрываются. Так что хотите сами жить — валите всех подряд. Это не жестокость. Это война! Или вы — или они! Я все это не с потолка взял. Сколько наших уже легло здесь из-за доброты своей. Понимаю, кто-то не может в старика или бабу стрелять. Тогда просто в дом к мусульманам не входите. Здесь еще один момент есть — сербы, кто рядом с вами воюет, очень внимание обращают на то, как мы, русские, к мусульманам относимся. Для них они — враги навечно. Что здесь мусульмане с сербами творили — кровь стынет. Так вот — мы с ними заодно. Не забывайте, что в бою они у вас за спиной. Поняли? Пулю-то не только спереди получить можно".

Жизнь подтвердила жестокую правду наставлений Графа. Уже в Москве, месяца через два после возвращения, я узнал подробности гибели и тяжелого ранения двоих из наших. Оба приехали после моего отъезда. Воевали сначала на нашем участке, недалеко от Вышеграда, потом их перебросили под Сараево. В бою ребята зашли в дом. Перед этим, заглянув в окно, увидели там одну старуху-мусульманку. Когда переступили порог — грянул взрыв. Оба парня выскочили. Один с развороченным животом, другой — изрешеченный осколками. Первый успел сказать: "Все". За Афганистан он имел орден "Красной Звезды". Второй — остался калекой.

Вопросов по поводу импровизированной инструкции не было. Каждый переваривал молча, сам по себе. Только москвич, рыжий Саша М., округлив глаза, замотал головой:

"Нет, я в детей стрелять не буду. Как же так — в детей..."

Ему никто не возражал. Но никто и не поддержал.

***

Снова "положай". Все в прежнем русле. Днем — хождения за дровами, едой. Ночью — караул. Иногда с той стороны постреливают. Отвечаем взаимностью. Не без удовольствия. Сегодня ночью вспыхнула соседняя палатка. Причина — в карауле в это время оказался парень, что накануне откушал "крутых" таблеток. Он-то и опрокинул сооруженную из старой железной бочки печку. У "крутых" таблеток своя история. Они оказались в багаже у Сереги Пожарника.

"Мне их Машка (жена — Б.З.) положила. Сказала, если выпить сильно захочется — прими. Я согласился, я же после лечения," — объяснял, добродушно щурясь, сам Серега.

Каким-то образом о таблетках узнали. Таблетки пропали. После этого среди нас несколько дней были те, кто смотрел на все вокруг очень удивленными, с сильно расширенными зрачками глазами.

Жутковато: если спустя уже месяц многим здесь не по себе — что будет с ними дальше? Во что это может вылиться? Не надо забывать: каждый все двадцать четыре часа в сутки при оружии, да и в боеприпасах нехватки не чувствуется.

***

Сегодня продолжали оборудовать свой лагерь. В здешних местах сделать это, ох как, непросто. Мы стоим на горе. Окопаться невозможно. Лопата входит едва на треть штыка. Дальше — гора, гранит. Единственно возможный здесь способ подготовиться к бою — выложить из камней брустверы. Этим и занимались весь лень. В ход пошли камни, собранные до этого заботливыми крестьянскими руками в аккуратные пирамиды. Каждая почти в человеческий рост. Похоже, не одно поколение собирали эти камни, готовя землю под поля и пастбища.

***

Сегодня в лагере событие: приехали телевизионщики. Не сербские. Не югославские. Наши, российские, эсэнгевские. Белградские собкоры. Откуда и как узнали они о месте нашей дислокации — нам неведомо. Это странно, даже подозрительно. Сначала два этих шустрых паренька добрались до лесной казармы. Там как раз стояла на суточном отдыхе смена наших. На "положай" журналистов привез сам Мишка-командир. Телевизионщики обошли весь лагерь. Снимали, записывали. Просили демонстрировать имеющееся в нашем распоряжении оружие. Только считанные единицы добровольцев, прикинув что к чему, предпочли укрыться в палатках или под предлогом поиска дров скрылись из лагеря. Остальные из кожи вон лезли, дабы попасть в объектив.

Сущие дети! Особенно усердствовали казаки. Они позировали от души и всерьез. По одиночке и погруппно. С оружием и без. Даже Володька Кишечник, три четверти срока своей службы проболевший и находившийся в основном то в казарме, то в медсанчасти, облачился в пятнистую форму, затянулся ремнями, схватил в руки оружия столько, сколько мог удержать. Ради такого торжественного момента была водружена на голову и гигантская белая лохматая папаха с красным верхом.

***

Растрогали пожилые сербки, навестившие нас вечером в казарме. Они притащили целый ворох теплых вещей домашней вязки: жилеты, носки, пояса. Настоятельно попросили сразу примерить. Искренне радовались, что все принесенное оказалось впору. Какой добротой лучились их глаза! А у нас глаза, признаться, начало пощипывать. Не ожидали мы такого. Низкий поклон Вам, сербские женщины.

***

В отряде пополнение. Два парня с Украины. Пробрались сюда неведомыми путями. Мотивы неясны. Парни не очень разговорчивы. Плюс два москвича. Один Николай Р. Относит себя к казакам и как доказательство этой принадлежности носит в ухе серьгу белого металла. Словоохотлив. Пожалуй, даже слишком. Другой — Константин Б. — совсем еще мальчик. Я внимательно наблюдал за ним несколько дней и сам факт появления его здесь мне начинает казаться нелогичным. Уж слишком он молод и чист. Едва-едва после армии. На бесцеремонный вопрос "Ты-то зачем сюда?" по-детски шмыгает носом:

"Да так, интересно. Че в Москве-то делать?"

***

Оказывается, сербы уже начинают чувствовать разницу между русскими и казаками. Пожилая женщина, успевшая потерять на этой войне двух сыновей и ныне работающая на кухне нашей базы, в незатейливой беседе заключила: русы — это хорошо, это братья, казаки — не хорошо. Встретив наши недоуменные взгляды, пояснила: казаки — ракия — много-много (здесь она многозначительно хлопнула себя по кадыку тыльной стороной ладони), стреляют много-много.

Кстати, пропажу оружия и новых комплектов камуфляжной формы сербы связывают именно с казаками, воевавшими здесь за месяц до нас.

***

Ура! Сегодня звонил в Москву. Дозвонился. Все живы, здоровы. Отлегло от сердца. Слава цивилизации! Слышимость такая, будто от дома нахожусь в сотне метров.

Этого дня мы ждали больше месяца. Раньше ребята звонили в Россию, на Украину, в Белоруссию и прочие регионы из Вышеграда. Сейчас такой возможности нет. То ли сербы отказали. То ли связь не в порядке. Поэтому пришлось ехать километров за шестьдесят от базы-казармы в небольшой городишко Р. На это ушел полностью день, отведенный для отдыха (пока поймали попутку, пока нашли в городке здание узда связи, пока выяснили коды нужных городов и т.д. и т.п.). До глубины растрогали женшины — работницы узла связи. Узнав, что мы русские добровольцы, они немедленно побросали все дела, кинулись искать коды российских и украинских городов, приготовили кофе. Из пуганного разговора на диковинном русско-сербско-английско-немецко-украинском диалекте выяснилось, что городок в статусе прифронтового находится уже не один год и не осталось здесь ни одной сербской семьи, где бы женшины не носили траурных платков, где бы не оплакивали павших в бою, замученных в концлагере, просто сгинувших в никуда в кровавой смуте.

Смерть

Даже те, кто воюет на этой земле уже четыре-пять месяцев, в подобный переплет не попадали. Бой шел шесть часов. Мусульмане наступали с трех сторон. При поддержке минометов и пушек. У нас трое убитых. Трое раненых. Та жизнь, которой мы жили до этого, с учетом всех перестрелок, рейдов, разведок и т.д. и т.п. — шутливое недоразумение по сравнению с тем, что обрушилось на нас за эти шесть часов. Каждый переживший их имеет полное право ежегодно отмечать день 12 апреля как день своего второго рождения.

***

Так сложилось, что вахту на "положае" мы несли тремя сменами. Одна смена — полностью из казаков. Вторая — из нас, "мужиков". Третья — смешанная из казаков пополам с "мужиками". Вечером накануне боя третья смена должна была отправиться в казарму на положенный отдых. С нею вместе уехали и казаки. Уехали не по причине недисциплинированности, а для переговоров с сербскими командирами по поводу задержки выплаты положенного нам скромного жалованья. Наша, "мужицкая", смена против отъезда с позиции сразу двух смен не возражала. Всем уже порядком надоело наше полное безденежье. К тому же последние несколько дней на высоте было тихо, с той стороны почти не стреляли и никто представить себе не мог, что мусульманам приспичит испытать нашу оборону боем.

Ночью разразилась буря, каких мы здесь еще не видали. С неба сыпало снегом вперемешку с дождем. Ветер задувал огонь в очагах-кострищах. Нести караульную вахту в такую ночь — не сахар. Дважды за смену пришлось поправлять сорванную бурей палатку. Ветер пробирал насквозь. Караульное время, как обычно делил с Серегой Пожарником. У соседней палатки топтался

Володька Бес. За время вахты мы несколько раз сходились, перебрасывались пустячными фразами, в основном ругая погоду. Для собственного успокоения постреливали в мусульманскую сторону. Чтобы враг не думал, будто непогода усыпила нашу бдительность.

К утру буря стихла. Небо расчистилось. В это время нас, спящих после караула, и разбудила автоматно-пу-леметная трескотня. Я посмотрел на часы: семь пятнадцать. Бой затевался где-то справа, в районе высоты С. — нашей былой позиции. Валерка Г., забежавший в палатку, хлопнул по плечу: "Напад". Что делать в этой ситуации, объяснять никому не пришлось. Суеты и страха не было. Выскочили из палатки, прихватив несколько ящиков с патронами. Залегли за каменными брустверами. Пальба к тому времени уже велась в наш адрес. Пули щелкали по брустверу, повизгивали над головой. О чем мы думали в этот момент? Вряд ли о чем-то конкретном. Прикинули сектора обстрела для каждого ("от камня до обломанного дерева", "от обломанного дерева до белого сарая" и т.д.), начали отстреливаться. Стреляли короткими очередями, а то и вовсе одиночными. Старались беречь патроны. Никто не знал, сколько продлится бой и какие еще сюрпризы ждут нас в тот день.

Володька Бес и Костя Богословский перебежками пробрались на холм, что поднимался в самом центре нашей позиции, установили пулемет. В суматохе забыли прихватить с собой коробки с лентами. За одной сбегал Костя. Другую притащил я. Ленты сразу пошли в дело. Бес начал прочесывать рощицу и заросли кустарника, откуда постреливали мусульмане.

Вскоре к Бесу и Косте присоединился Сережа Ф. Сережа — бывший прапорщик, какое-то время служил в Афганистане. Военное прошлое было главным аргументом для избрания Сережи командиром "мужицкой" (не казачьей) части нашего отряда. В своем выборе мы не ошиблись. От полученной власти Сережа головы не теряет. Командует, щадя наше самолюбие, учитывая индивидуальность каждого.

С момента появления пулемета на холме в центре нашей позиции прошло минут пятнадцать. Этого времени оказалось вполне достаточно, чтобы мусульмане пристреляли это место. Сначала по холму был сконцентрирован пулеметно-автоматный огонь. Чуть позднее ударили минометы. Несколько раз мины рвались совсем рядом с нашими брустверами. Тогда нас прижимало к земле горячей волной и осыпало землей вперемешку с каменной крошкой.

Четвертая или пятая мина легла рядом с пулеметом. Через несколько секунд после ее разрыва Бес закричал: "Костяна убило". Мог бы и не кричать. Я был в десятке метров. Я услышал бы эти слова даже если они были произнесены шепотом. "Что случилось?" — спрашивали мои соседи по брустверу. "Ничего. Все нормально", — ответил я. Встретившись взглядом с Сережкой-командиром понял, что случилось непоправимое.

Костю Богословского убило на двадцатой минуте боя. В июне ему только предстояло отметить двадцать один год. В Югославии он не пробыл и недели.

Вспомнилось, как считанные дни тому назад, затягивался Костя ремнями, обвешивался гранатами. Гранаты не пригодились. Ремни и форму залила густая темная кровь. Два дня назад он звонил матери в Москву. Рапортовал: "Жив, здоров, у меня все в порядке". "В порядке" — двумя днями спустя обернулось жуткой, обнажившей мозг, раной во лбу.

Следующей миной контузило Беса. Он почти полностью оглох. Теперь-то ясно, что установка пулемета на самом верху — самом заметном месте — была нашей непростительной ошибкой. Вот оно отсутствие знания "грамматики боя". Поставленный на верхушке холма пулемет мусульмане сразу засекли и, разумеется, сконцентрировали на нем огонь.

Мины продолжали падать на нашу позицию и после того, как пулемет был убран с верхушки холма. Похоже, Володька Бес просто притягивает их. Очередная рванувшая рядом мина подняла парня в воздух и ударила о землю. Потом его долго и мучительно рвало желтой дрянью и трясло в жестоком ознобе. Володька лежал за моей палаткой. Из-за угла видны были его неистово трясущиеся ноги в высоких шнурованных ботинках.

***

На моих глазах ранило и Сашку К. В этом бою Сашка, как и все мы, отстреливался, лежа за каменным бруствером. Когда плотность огня мусульман заметно увеличилась, пробрался к палатке, где находился серб с рацией. Попросил сообщить нашим в казарму обо всем, что здесь творится. Возвращался короткими перебежками, не забывая придерживать рукой как всегда лихо заломленный черный берет. До своего места за каменным бруствером он не добежал какой-то десяток метров. Мусульманская пуля ударила его в голову. Ребята перетащили Сашку в палатку, наскоро перевязали. Пу-ля, по-видимому, задела какой-то важный нерв; он почти перестал видеть. Когда пришел приказ отходить, Сашку вели под руки. Я запомнил его белое, как лист бумаги лицо и широко раскрытые, но ничего не видящие глаза.

***

Ранен и Владимир Р., бывший офицер, прошедший горно-егерскую подготовку. Он сильно оглушен разорвавшейся поблизости миной, осколки камня посекли его лицо. Похоже, у него порваны барабанные перепонки.

Знал ли Владимир, ползая по горным склонам на учебном полигоне, где пригодятся ему эти навыки?

***

Очень по-разному вели себя наши парни в бою. Кто-то материл наступающих, демонстрируя знание всех тонкостей бранного искусства. Кто-то непрестанно курил. Кто-то насвистывал. Слева от меня лежали двое моих земляков — уроженцев земли тульской — Максим М. и Андрей X. Молодые, симпатичные, недавно отслужившие армию ребята. Они воюют без суеты, с достоинством, деловито, как будто занимались этим всю жизнь. При этом умудряются незло подтрунивать над соседями и над самими собой. За время боя я несколько раз слышал их заразительный смех. Такими земляками можно

гордится. За свой левый фланг в том бою я был абсолютно спокоен.

Всех удивил Сашка Ф. — склонный к полноте, флегматичный орловский парень. Первую половину боя он исправно поливал огнем причитавшийся ему сектор обстрела. Ближе к десяти внимание мусульман переключилось с правого нашего фланга, где как раз находился Сашка, на фланг левый. Сашкину позицию перестали обстреливать. Этой паузой он распорядился весьма своеобразно. Пристроил под голову подсумок с автоматными рожками и... заснул. Заснул в то время, как в считанных метрах слева от него вовсю трещали автоматы. Орловский двадцатипятилетний парень мерно похрапывал на камнях в боснийских горах в разгар боя!

Меня же к середине боя разобрал жуткий аппетит. Пришлось ползком пробраться в палатку, соорудить нечто вроде бутерброда из пайкового копченого сала и хлеба. Подняв между делом голову, увидел: стены палатки зияют доброй дюжиной дыр — отметин мусульманских пуль.

После часа дня подошло подкрепление — все наши, кто находился в это время в казарме. Похоже, до последнего момента никто из них не представлял, что здесь творится. Наверное, с таким трудом переданный по рации сигнал был оценен то ли как шутка, то ли как следствие излишней драматизации ситуации. Введение в бой для них началось еще на полпути, когда мусульмане обстреляли грузовик. У машины пробиты скаты, чудом остался невредим водитель-серб. Кабина прошита пулями в нескольких местах.

Вряд ли кто из приехавших был готов увидеть то, что открылось им на нашей позиции. Громадные ветки деревьев, срезанные осколками мин, изрешеченные пулями палатки, наконец, перенесенный за палатку испачканный густой темной кровью бездыханный Костя Богословский.

Досадно, что высоту, которую мы отстаивали в неравном бою шесть часов, пришлось оставить. Таков приказ сербского командования. Досадно, потому что боеприпасов у нас еще оставалось достаточно, да и помощь подошла немалая — почти три десятка наших.

Но приказ — есть приказ. Обсуждать его не положено. Уходили с высоты организованно, с достоинством. Патроны, которые не смогли взять с собой, сложили в костер. В первую очередь вынесли завернутое в одеяло тело Кости Богословского, вывели под руки Беса и Сашку К. Высота Заглавок, наша былая позиция, провожала нас трескучим салютом рвавшихся в костре патронов.

***

До казармы добирались раза в три дольше обычного. Грузовик с пробитыми скатами и поврежденным мотором тянул еле-еле. Сербы рассказали о недавних попытках мусульман перерезать дорогу, предупредили о возможном нападении на машину. Тент с кузова грузовика пришлось снять, иначе было бы неудобно отстреливаться.

***

Двое других погибших — Володька Перископ и Димка Мент. Тот самый Перископ, под началом которого бороздили мы не так давно склоны боснийских гор. Прости, Володька, за все недобрые слова в твой адрес. Прости за все хлопоты и волнения, что причинили мы, твои подчиненные, тебе, командиру, за время этого рейда. Кто же знал, что все так случится!

В Питере у Перископа осталось двое детей.

Володька удивлял всех пятнистым американским бронежилетом. Легким, прочным, элегантным. Каким образом попал он к Перископу, нам было неведомо. Скорее всего, Володька выменял его у кого-то из сербов-каптеров.

Предмет нашей зависти не спас Перископа. Первая и единственная пуля для Володьки стала последней и смертельной. Она угодила в шею. В район сонной артерии. В аккурат на сантиметр выше кромки воротничка-стойки бронежилета.

Другой погибший — Димка Мент — тоже из Питера. Совсем еще пацан. О нем известно немного. Выпускник какого-то эмведешного училища. В органах проработал совсем немного. То ли попал под злосчастное сокращение штатов. То ли оказался неугодным постперестроечным начальникам-жуликам. Семьей, кажется, обзавестись не успел.

Димка и Володька прибыли в Югославию недели на две раньше, чем мы. "От службы не отлынивали, на службу не напрашивались". Помню, как Перископ искренне и горячо молился перед тем, как повести нас на операцию. Помню, как безропотно, с полуулыбкой таскал Димка по горным склонам свой пулемет.

Похоже, что в последнее время Володька и Димка не поделили что-то с Мишкой Б. и прочими нашими, близкими к рангу полевых командиров. В итоге свою вахту на "положае" они несли не вместе с нами, а значительно правее, по соседству с оборудованным сербами пулеметным гнездом. Местом ночлега и базирования им служил деревянный, рубленный из мощных бревен бункер. Несколько дней тому назад, I возвращаясь из разведки, мы заходили туда. Посидели на добротных нарах, похлопали по могучим стенам. Бункер по сравнению с нашими утлыми хижинами представлялся уютной и надежной крепостью. Кто-то даже позавидовал вслух:

"Хорошо устроились. Нам бы так..."

Кто знал, что этот вызвавший нашу зависть бункер станет для Димы и Володи последним пристанищем. Ночью мусульмане подобрались метров на тридцать к его стенам. Около семи утра они открыли огонь. Пуля застигла Перископа прямо в бункере. Димка успел выскочить, но укрыться за стволами деревьев не смог. Слишком тонки были стволы и слишком близко оказались мусульмане. Фактически Димку расстреляли в упор.

Был в том бункере и еще один наш — Пашка Т. Спокойный, плотного сложения питерский парень. Из боя он вышел живым, но легко раненым. В спину. Пуля угодила в спину не потому, что он уходил из боя и не потому, что мусульмане умудрились зайти в тыл. Когда начался бой, Пашка успел выскочить из бункера с пулеметом и несколькими патронными коробками. Отстреливался сначала лежа, потом поднявшись в полный рост. Ручной пулемет использовал как автомат. Поливал слева-направо и справа-налево. При стрельбе корпус разворачивал едва ли не на 180°. В момент одного из подобных поворотов мусульманская пуля и ужалила Пашку в спину. Рана не опасная. Задеты только мягкие ткани.

В бою Пашка не только сдерживал натиск наступающего врага. Попутно он, мягко сказать, преподал урок мужества и самообладания нескольким оказавшимся рядом сербам. Последние, ночевавшие в том же бункере, в начале боя изрядно струхнули. Потом они освоились, но не настолько, чтобы принять участие в обороне. При первой же возможности они попытались попросту сбежать. Их намерения не остались для Пашки незамеченными. В сложившийся ситуации ему ничего не оставалось делать, кроме как направить на них ствол пулемета и потребовать совсем немного: оставаться на месте и включиться в бой.

Несмотря на полное невладение Пашки братскими славянскими языками, сербы прекрасно поняли, что от них требуется. С позиции они уходили вместе с Пашкой. Только после того, как был получен приказ об оставлении высоты.

***

Димка и Перископ остались непогребенными там, где их застала смерть. Виноватых нет. Когда по приказу Пашка и сербы отошли, наступавшие мусульмане моментально заняли бункер.

Попытки обратиться к начальству с предложением организовать рейд в район правого фланга нашей былой линии обороны результатов не дали. Сначала сербы просто отказались. Потом сослались на невозможность такой вылазки ввиду грядущих сложных и ответственных стратегических операций. Немногим позднее военное начальство согласилось дать "добро" на операцию, но на очень странных условиях. Во-первых, сербские проводники пройдут с нами только половину пути: далее мы будем двигаться совершенно самостоятельно. Во-вторых, мы обязаны будем вынести с поля боя не только тела своих товарищей, но и тела всех погибших там сербов. В-третьих, ко всему вышеперечисленному на нас возлагалась обязанность произвести разведку в местности, прилежащей к злополучному бункеру.

Поколебавшись, мы было уже приняли эти жесткие условия, но от сербских командиров поступило новое решение: "Ввиду сложившейся непростой стратегической ситуации помочь проводниками и транспортом не представляется возможным".

Идти вслепую, без прикрытия, без проводников, без огневой поддержки к месту недавнего боя, где наверняка оставлена засада — безумие.

После боя все мы надеялись на положенный "одмор" — отдых. Надежды не сбылись. У нас еще в головах не улеглось, что троих своих мы больше не увидим никогда, а в казарме появился гонец из штаба с распоряжением: ехать на "положай", занять позицию. Маленькое, но существенное "но". Эта предназначенная для нас, русских, позиция находится на отшибе, в отрыве от сербских позиций. Ее расположение очень напоминает расположение того бункера, где встретили свой смертный час Перископ и Дима П.

Нетрудно представить реакцию наших парней на распоряжение сербского командования. "Опять нас подставляют", "Снова русскими дырки затыкают", — самые парламентские восклицания по этому поводу, прозвучавшие в тот вечер в нашей казарме.

Горько и досадно ощущать себя маленькой пешечкой в чьей-то серьезной игре. Впрочем, это ощущение — чистые эмоции. Мы приехали сюда не по комсомольским путевкам, не за орденами, не за славой. Будь мы трижды хорошие, нельзя забывать, какими принимают нас сербские полевые командиры. "Славянское братство", "исторические корни", "единая вера" — для них вещи понятные, но в данном случае далекие и неконкретные. Мы — русские добровольцы — инструмент, средство решения боевых задач. Мы все-таки чужие, мы приехали и уедем. Сербы для своих командиров — свои. В одной упряжке они прошли немало и неизвестно сколько еще пройдут. Их надо беречь, потому что никто не знает, как будут разворачиваться события дальше.

***

Первым, кто встретил нас на лесной базе, был Андрей Малыш. Он уже все знал. И про внезапное наступление мусульман. И про гибель ребят. Последнее известие потрясло его. С Володей Сафоновым и Дмитрием Поповым Малыш был очень близок. Вместе в Питере они искали "югославский" канал, вместе ехали, вместе ели, спали, мерили километры горных боснийских троп. В том рубленном бункере, где смерть настигла Дмитрия и Володю, Малыш должен был быть, и только чудом не оказался. Накануне, буквально за несколько часов до выезда "на вахту", на "положай", у него окончательно развалились (вот оно качество снабжения обмундированием русских добровольцев) ботинки. Попытки обратиться к Славко-каптеру результата не дали. Как обычно тот таращил глаза и разводил руками :"Нема", "сутра". Просить у кого-то ботинки напрокат было бесполезно. У Андрея, несмотря на юношеские восемнадцать лет, сорок пятый размер ноги. Таких ног в отряде всего несколько.

"Чего уж там, оставайся," — посоветовали ему. Он и остался. Остался... в живых.

Теперешнему его состоянию не позавидовать. Малыш чувствует за собой вину за гибель Володьки и Димы.

"Если бы я был с ними, все было бы по-другому, лучше бы меня, чем их," — бессвязно повторяет он и размазывает слезы по щекам, к которым бритва еще ни разу не прикасалась.

Мы как могли утешали Андрея. Он ни в чем не виноват. Просто ангел-хранитель простер накануне над ним свои крылья. Судьба.

Сербы пересказали нам содержание новостей, переданных по сараевскому (мусульманскому) телевидению. Оказывается, среди тех, кто наступал на нас 12 апреля, был один наш соотечественник — с какой-то очень типично русской (не запомнил, к сожалению) фамилией. Какими ветрами и на каких условиях занесло его в армию мусульманской Боснии — нам неведомо. Русский стрелял в русских! За тысячи километров от границ Отечества. Сараевские политики моментально уловили всю значимость подобного факта. Русского, наступающего на высоту Заглавок в составе мусульманского отряда, моментально (едва ли не в тот же день) показали по телевидению!

В той же передаче крупным планом были показаны тела Володи Сафонова и Димы Попова. При них обнаружены документы, записные книжки и что-то еще, что с головой выдает в них русских. Разумеется, официальное Сараево брызжет по этому поводу слюной. И пытается извлечь политический навар из сопоставления фактов присутствия русских по обе стороны фронта. Нам по большому счету на все это плевать. Беспокоит только одно — тела наших оказались в руках врагов, на вражеской территории.

***

Понемногу привыкаем к новому ритму жизни. Если раньше несли вахту — службу на одном месте — на высоте Заглавок (недавно шикарным жестом сербского командования подаренной противнику), то теперь приходится выезжать в три-четыре места. Где-то меняем сербов, где-то друг друга. Системы нет. Куда-то сегодня требуется десять человек. Через два дня на ту же высоту, в тот же бункер сербы просят всего троих. Бестолковщина! Очень часто место нашей вахты оказывается в значительном отрыве от сербов. И это при отсутствии или крайне неудовлетворительной работе раций, при наше полном незнании местности и т.д. и т.п.

Горько и грустно признавать: недоверие к сербам (особенно после боя 12 апреля) возрастает. "Сербы на наших горбах выезжают", "сербы русскими все дыры затыкают", эти тезисы прочно утвердились в сознании почти каждого добровольца. Однако о том, что оказался здесь — не жалеет никто.

***

После боя 12 апреля, после потерь тех, с кем делили все, что имели, мы стали немного дружнее. Похоже, сгладились ранее ежедневно проявлявшиеся противоречия между "мужиками" и казаками. Последних здорово остепенил факт их неучастия в мясорубке, что пришлась на некогда знаменательную дату советского календаря День космонавтики. Так получилось, что самые главные события произошли без них. До этого каждый, кто причислял себя к казакам, был твердо уверен, что они в отряде — главные вояки, что все боевые задачи решаются исключительно их, казачьим, потенциалом. "Мужикам" же отводилась роль второстепенной, вспомогательной силы. Бой 12 апреля разбил эту схему вдрызг. Оборону держали одни "мужики". Держали на "пять с плюсом", грамотно и мужественно. При этом, никто потом не стучал себя кулаком в грудь, не кичился своим участием в бою, не кричал: я — герой.

Начинает казаться, что отношение сербов к нам после 12 апреля меняется. Это очень трудно объяснить. Внешних признаков этой перемены почти нет. А вот внутренне... Кажется, появилась какая-то стена, дистанция. Стена отчуждения, недоверия и даже страха. Думал, что мне все это мерещится. Поговорил с однополчанами — они солидарны со мной. Откуда отчуждение? Серега П. командир нашего "мужицкого" взвода рубанул с плеча:

"Тут война — дело темное. Возможно, и сербы и мусульмане одну игру играют. Играют — время тянут, жалеют друг друга. А тут мы появились. Коснулось дело — на Заглавке показали, как воевать надо. Сербы и струхнули, теперь им с мусульманами сложнее договориться будет..."

Выводы нашего командира абсурдны. Но какая-то почва под ними, похоже, все-таки есть. 12 апреля я видел, что немало сербов, населявших палатки, расположенные в тылу наших шалашей, в бой, несмотря на наличие оружия и боеприпасов, попросту не вступали. Почему? Ждали приказа? Или, наоборот, выполнили данный свыше приказ? Почему бой на участке сербско-мусульманского фронта превратился, по сути, в русско-мусульманскую стычку?

Все, кто был на левом фланге нашей обороны в тот день, прекрасно помнят, что сербы из ближайшей к нам палатки на всем протяжении боя (шесть часов с лишним) наружу носа не высунули.

Палатка могла показаться необитаемой, если бы не облачка табачного дыма, с завидным постоянством появлявшиеся над ней.

В обратный путь

Не пора ли домой? Эта мысль с каждым днем все настойчивей беспокоит меня. Те задачи, которые первоначально я намечал, выполнены. В шкуре русского добровольца я побыл сполна, всего хлебнул. Пожалуй пора домой!

В отряде не я один подумываю об отъезде. Чемоданные настроения у Сереги Пожарника, рыжего Сашки-москвича, Владимировича-отставника. Немало готовых сняться и среди казаков. Каждый причины отъезда объясняет по-своему. Очкарик Вадим и Володька Кишечник говорят прямо: муторно, устали, надоело. Сибирский казак Николай всерьез озабочен своим здоровьем. Я верю ему. Николаю уже за сорок. В первые дни пребывания на югославской земле он всерьез простудился. С тех пор хворь не покидает его. Каждую ночь он будит нас своим гулким "камерным" кашлем. Таблетки и порошки, что дала ему в медпункте сербка-медсестра, не помогают. Кашляет Николай ужасно. При каждом приступе кашля его лицо искажается гримасой, в груди гудит, булькает и ухает.

Сергей Пожарник объективных оснований отъезда не ищет:

"Мне тут все ясно. Повоевал и хватит..."

Рыжий Сашка внятно причин своего чемоданного настроения не объясняет. Ссылается на ноющую, прострелянную румынской пулей еще в Приднестровье ногу, какие-то неотложные дела в Москве.

***

Живем странной жизнью. Графика несения вахт нет. Иногда, кажется, сербы вообще забывают о нашем существовании. По несколько дней валяемся на койках в казарме. Выезжаем, не имея на то никаких причин, в Вышеград. Всякая такая поездка обязательно сопровождается обильными возлияниями. Когда сербы вспоминают о нас, выезжаем на вахту, ходим в рейды, стрельбы совсем немного.

***

Очень по-разному складываются отношения с сербами. В отношениях с военными, я уже отмечал, появился холодок отчуждения. Нас это нисколько не смущает. Наша совесть чистая. Мы приехали сюда не праздными туристами. Воевать так воевать. Люди гражданские продолжают удивлять нас проявлениями теплой заботы и дружеского внимания. Недавно к нам, троим русским, отдыхавшим на скамейке в центре Вышеграда, подошел пожилой серб. Несколько минут стоял рядом, прислушиваясь к разговору, потом уточнил: "Русы?"

Услышав утвердительный ответ, ушел. Вернулся через четверть часа с пакетом в руках. Пакет молча вручил нам, также молча пожал руку каждому и ушел. В пакете оказались две бутылки марочного рома. Последнее особенно удивительно, ибо официально в Вышеграде сухой закон и алкоголь из торгового ассортимента исключен (однополчане покупают ракию с немалым трудом из-под полы где-то на окраине города).

Совсем недавно я отмечал в своем дневнике, как после 12 апреля отряд стал дружнее, как сгладились ранее ежедневно напоминавшие о себе противоречия между казаками и "мужиками". Действительно, спеси и кичливости в казаках заметно поубавилось, что же касается "дружбы в отряде" — то этот вывод, увы, поспешен. После выдачи первой зарплаты (по четыреста немецких марок на нос) в жизнь отряда прочно вошли пьянки. Просто потреблением спиртного дело, как правило, не кончается. Каждая пьянка венчается дракой. Несколько раз открывалась стрельба. Пока, к счастью, по стенам и в воздух. Участились случаи воровства. Кое у кого уже пропали деньги, некоторые вещи.

***

Пьянки в отряде участились. Почти каждая заканчивается мордобоем. Чаше всего достается Валерке Г. — инженеру-экономисту из Белоруссии, последнее время работавшему в Москве. Достается от казаков. Какая черная кошка между ними пробежала — сказать трудно, но схема инцидентов уже сложилась: сначала совместная пьянка, потом рукоприкладство.

Отряд устал. Только этой особенной фронтовой усталостью можно объяснить случаи очень странного поведения некоторых из нас. Мои земляки-туляки недавно отличились тем, что в одной из комнат интерната-дурдома, где им пришлось заночевать, заняли круговую оборону. Им померещилось, что они на позиции, окружены мусульманами. Немного постреляли по стенам, потом очухались, поняли, где находятся. Благо, не дошло дело до гранат.

Казак Володька У. в изрядном подпитии учинил разборку с пятью сербами в том же интернате. Выстроил их в коридоре, дал очередь поверх голов и долго путано объяснял, что воевать так, как воюют они, нельзя, что вести себя так, как вели они 12 апреля — нехорошо. В случае повторения случившегося, он пригрозил своим "собеседникам" расстрелом.

Всех порядком раздражает Евгений С. — питерский парень, кого мы когда-то встретили в вышеградском интернате. Тот самый, кому мусульманский снайпер прострелил навылет обе щеки. Оказывается, все это время (почти два месяца) он живет в интернате, исправно харчуется в здешней столовой, в рейдах-караулах и прочих военных мероприятиях не участвует, зато ежедневно обивает пороги вышеградских учреждений с предложением создания каких-то совместных питерско-вышеградских предприятий, представительств и т.д. и т.п. Чем конкретно будут заниматься эти организации, Евгений ответить не может, но на все руководящие посты в них прочит непременно себя.

***

Володька Бес и Сашка К. по-прежнему в госпитале. Первый никак не может оправиться после контузии, полученной 12 апреля (головные боли, сильное головокружение), второй лечится после полученного в тот же день ранения в голову (почти полная потеря зрения, едва видит стоящую перед ним пепельницу). Володька Р. (разрыв барабанных перепонок и легкое сотрясение мозга) близок к выписке. Скоро вернется в отряд и пулеметчик Пашка, единственный уцелевший из смены, что держала оборону в крайне правом бункере на высоте Заглавок 12 апреля.

***

Решено. Через два дня уезжаем. К собирающимся домой прибавилось еще несколько человек. Мотивы их отъезда: "Повоевали, посмотрели, хватит". Дорога будет нелегкая. От Вышеграда рейсовым автобусом до Ужины. От Ужицы поездом до Белграда. От Белграда до Москвы. До Белграда дорога бесплатная (на нас распространяются какие-то льготы). От Белграда до Москвы надо будет приобретать билет. За свои деньги. Оказывается выбраться из зоны военных действий не так-то просто. Необходима специальная бумага. Сербы называют ее "дозвола".

Прежде чем получить "дозволу", нам необходимо сдать оружие и обмундирование. Каптер требует поштучного возвращения всего ранее полученного — от автоматов до башмаков и курток. Оружие мы сдали безропотно. С вещами сложнее. За время ночевок у костра, скитаний по горным склонам и т.д. и т.п. многие вещи пришли в негодность (что-то прогорело, что-то порвано о сучья и камни) и были попросту утеряны. Есть желание оставить что-то из вещей на память, в качестве сувениров. От нас же требуют возвращения полного комплекта всего выданного. Процедура объяснения с каптером Славко унизительна, но результативна. В итоге желанная "дозвола" (пропуск с перечнем наших фамилий, с подписью начальника и круглой печатью) у нас на руках. Прощай Вышеград, прощай Босния. Счастливо оставаться нашим. Дай Бог всем им вернуться по домам. Живыми, целыми, невредимыми!

***

Сложилось четкое представление о составе русских добровольцев в Югославии, В основном это люди, некогда получившие среднее или среднее техническое образование, выходцы из семей среднего и ниже среднего достатка, жители крупных городов. "Обремененных" законченным высшим образованием среди добровольцев — процентов десять, гуманитариев — считанные единицы. Откровенно судимые — отсутствуют, но приблатненных, имевших напряженные отношения с правоохранительными органами — едва ли не треть.

Казалось, что нынешняя ситуация в Югославии должна привлечь сюда массу бывших российских военных (отставников, сокращенных, уволенных и т.д. и т.п.). Состав нашего отряда напрочь опровергает это предположение.

Существенная деталь: едва ли не половина состава нашего отряда — люди с несложившейся личной жизнью (безответная любовь, распавшаяся семья, загулявшая жена, отвергнутое брачное предложение и т.д. и т.п.).

***

Третий день в Вышеградском "дурдоме" — пьянка. Бессмысленная, тупая, безысходная. Закуска — рыба, наглушенная гранатами в Дрине. Теперь понятно, почему так тянуло сербское командование с выдачей причитающегося жалованья. Имеющиеся на руках деньги то и дело выводят отряд из состояния боеготовности.

***

Гуляли вчера по улицам Вышеграда. Обратили внимание на немалое количество молодых мужчин и парней. Возраст — 20-35 лет. И это в стране, о которой принято говорить, что "все население поднялось здесь на борьбу за правое дело".

Чуть позднее из разговора с четниками (боевые отряды сербских монархистов) выяснилось, что дезертирство и уклонение от воинской службы — бич здешних вооруженных сил. Это вовсе не значит, что сербы — плохие вояки. На той стороне — проблемы те же самые, может быть, даже еще в больших масштабах. Люди устали от войны. Плюс к этому надо учитывать: слишком многие до войны жили в здешних местах более чем сыто.

***

Мы на белградском вокзале. Через пару часов поезд на Москву. Правда, в Москву на нем мы не попадем.

Только до станции Чоп. Для нас это уже не принципиально. Билеты до Чоп на руках. Мы едем домой! Какой музыкой звучит для нас эта фраза.

До Белграда добрались не без приключений. На границе Сербской республики и Югославии автобус остановил патруль военной полиции. Из всех пассажиров маршрута Вышеград-Ужице эти громилы в синей форме особым вниманием оделили только нас, русских. Нас вывели из автобуса. Выстроили в шеренгу. Потом грянул шмон, равного которому в жизни я не видел. Нас охлопывали, ощупывали, заставляли крутиться, вертеться, расстегиваться. Самым тщательным образом полицейские распотрошили наши сумки. Все вещи, имевшие хотя бы какое-нибудь отношение к военному быту, изымались.

Столь пристальное внимание военной полиции к нашему багажу имело под собой серьезные основания. По устоявшейся традиции русские добровольцы, возвращаясь домой с югославских фронтов, прихватывали с собой кое-что из оружия. Нет оснований осуждать их за это. Ведь оружия на югославской земле ныне более чем достаточно, а в России ситуация такова, что не сегодня-завтра "полыхнет".

И на этот раз тщания военных полицейских имели вполне конкретные результаты. Уже в первые минуты шмона на земле образовалась внушительная пирамида из гранат и штык-ножей. Более крупных трофеев сербам на этот раз не досталось.

За час до отправления поезда зашли в магазин. Купили в дорогу несколько бутылок виноградной водки. Пить начали в привокзальном сквере. Странно, но ракия, ранее известная дурным привкусом и скверным запахом, пилась как вода. Обшей складчины не получилось. Пили, объединившись в пары и тройки. Кое-кто вовсе отказался участвовать в застолье, решив сэкономить максимальное количество валюты.

Я пил в паре с Серегой-пожарником. К этой процедуре он отнесся с особой серьезностью. Незадолго до отъезда в Югославию Серега лечился от известного пристрастия. Нарколог строго предупреждал его, что после лечения употребление любого алкоголя не просто нежелательно, но и опасно.

Помня о пугающем предупреждении нарколога, Серега для начала как-то по-особенному, совсем по-кошачьи, отхлебнул из стакана. Объяснил:

"Подожду, что будет. Потом видно будет..."

Однако алкоголь усваивался серегиным организмом прекрасно. После каждого глотка он причмокивал, делал недоуменное лицо и приговаривал:

"Слаб укольчик-то, ох, слаб..."

автор: Алексей Ильи
Tаджикские моджахеды хорошо вооружены, прекрасно обучены и к лету будут готовы воевать за Аллаха и свободу — против кого?

Наш побитый осколками джип пылил по трассе Джелалабад-Кабул. Мимо проносились развалины кишлаков и нехитрые мусульманские кладбища. По обочинам чернели скелеты сожженных советских танков и БТРов. Чем дальше мы продвигались на север, тем больше их становилось. Разбитая техника валялась повсюду: в долинах и ущельях, на отмелях рек и посреди кишлаков. С капотов МАЗов и ЗИЛов еще не сошла краска, хоть и были они как решето.

Журналисту из России попасть в Афганистан непросто. Можно долететь до киргизского города Ош, затем несколько дней трястись в машине до таджикского Горного Бадахшана, а уж оттуда тайными тропами — через границу в афганский Бадахшан. Есть другой путь: через Пакистан. Именно вторую дорогу и выбрали мы с моим спутником, таджикским журналистом по имени Додо.

Поздним вечером наш самолет приземлился в Карачи. А уже ранним утром мы вылетели на север Пакистана в Пешавар. Подобного места нет больше нигде в мире. Это свободная приграничная зона, фактически не подчиняющаяся центральному правительству. Пешавар живет сам по себе. Здесь действительно можно свободно купить «Стингер» или танк. С наркотиками тоже нет проблем. По словам местных полицейских, через Пешавар ежегодно проходит не меньше двухсот тонн сырья для героина. От Пешавара до Афганистана — четыре часа на машине, потом еще столько же — до Джелалабада, и почти сутки до Кабула.

Группа таджикских моджахедов проходит инструктаж перед операцией. Тахор

Цель нашей командировки — афгано-таджикская граница, лагеря таджикских моджахедов, воюющих с российской армией и правительственными войсками Таджикистана. За четыре дня, огибая районы боевых действий и территории, контролируемые этническими узбеками, на лошадях, машинах и ишаках нам удалось добраться от Кабула до Кундуза. Через перевал Саланг с его страшной историей, тоннелями и многометровыми снегами, через мрачные ущелья, проклиная афганское бездорожье, мы, наконец, добрались до штаба таджикской оппозиции.

Командир всех военных операций оппозиции Резвон

Готовясь к поездке, я ожидал встретить группы одичавших в горах бандитов, которые с тупым упорством раз за разом совершают безуспешные набеги на границу, но встреченные шквальным огнем российской 201-й дивизии, «рассеиваются», бросая убитых и раненых.

Увидел же я настоящую регулярную армию, вооруженную и экипированную похлеще иных спецназов. В удобной американской форме, со «Стингерами» и ночными прицелами, с рациями «Моторола» у каждого, джипами и многим таким, что российским пограничникам и не снилось. Командует этой армией Резвон: человек-легенда. О нем слышал каждый таджик, его имя приводит в бешенство многих военных к северу от Пянджа.

В 1993 году, когда бои между оппозицией и Народным фронтом (вместе с 201-й дивизией) шли на подступах к Душанбе, многие полевые командиры оппозиции увели своих людей из столицы — то ли пожалев город, то ли испугавшись. Резвон в те дни был ранен, и в одной из больниц ему удалили почку. Оставшись со своим отрядом без поддержки, через три дня после операции Резвон вынужден был уйти в горы, попутно уничтожив немало народнофронтовцев от Душанбе до Гарма. Захватив Гармский район, Резвон бросил вызов российским генералам, и для его уничтожения туда стянули огромное количество людской силы и техники.

Отряд Резвона пытались поймать в течение всего 1993 года. Он появлялся внезапно, наносил удар и так же внезапно исчезал. Резвон не грабил и не убивал местных жителей, и потому повсюду пользовался их поддержкой. Его снабжали едой и информацией. Подобно тому, как это было в Афганистане, кишлаки, заподозренные в связи с «духами», стирались с лица земли узбекской военной авиацией.

«Много раз бывало, что нас обкладывали со всех сторон, — вспоминает Резвон. — Тогда я просил аллаха не дать нам умереть в начале борьбы... Было тяжело. В иные дни до 40 вертолетов прочесывали горы. Передвигались по ночам, занимали господствующие высоты. У нас не было еды. Когда кончались патроны, мы добывали их в бою».

Лидеры оппозиции разрешили женщинам взять в руки оружие и направили на базы военной подготовки. Очевидно, через несколько месяцев моджахедки будут воевать наравне с мужчинами. Кундуз

Российские военные источники утверждали, что в отряде Резвона около 500 человек. По словам самого Резвона, их было всего 47. У Резвона были армейские рации. Пользуясь тем, что его переговоры слышал противник, он называл преувеличенную во много раз численность своего отряда, нагоняя страх на и без того запуганных народнофронтовцев. Однажды 200 солдат правительственных войск, услышав в эфире такую дезинформацию и испугавшись надвигавшегося на них многотысячного войска, сдались без боя сорока моджахедам.

Обучение женщин военному делу ведется по полной программе, включающей и стрельбу из пулемета

Когда Резвон понял, что помощи из Афганистана ему не дождаться, когда на исходе были запасы и силы, он и его 47 моджахедов решили перебраться туда сами. От Хорога до афганского Ба-дахшана отряд шел две недели — через заснеженные перевалы и ущелья, без еды и патронов. Питались корнями растений и сахаром.

Моджахеды едут на операцию на границу

В начале сентября 1993 года отряд Резвона перешел границу. К этому времени в северных провинциях Афганистана уже находилось множество командиров оппозиции со своими людьми. Действовали они разрозненно и связи не имели. 10 сентября Резвону удалось собрать всех командиров и уговорить их объединиться. Командиром новой армии избрали Резвона, который отныне подчинялся только духовному лидеру всех таджиков в изгнании Сайду Абдуллохи Нури.

К настоящему времени армия оппозиции насчитывает около 5 тыс. хорошо обученных и вооруженных моджахедов. Внутри Таджикистана оборудовано множество тайников с оружием и созданы отряды, которые до поры ничем себя не проявляют. Есть даже прямая радиосвязь с Душанбе*.

«Мы воевали два года, — говорит Резвон. — У нас было простое оружие: автоматы, гранатометы, было желание сражаться, но не хватало опыта. Сейчас афганские моджахеды научили нас воевать Здесь я встречался несколько раз с Ахмад Шахом Масудом**, и он нам помог, дал инструкторов. Прежде мы и понятия не имели о минировании, а теперь каждый мой моджахед — первоклассный взрывник. Наши бойцы разбираются в топографии, тактике, знают диверсионное дело. У нас есть самое современное оружие, и с его помощью за три месяца мы сбили девять вертолетов и один самолет противника».

Таджикские моджахеды и впрямь оказались способными учениками. Порой они проявляют чудеса изобретательности. Кто бы мог подумать, что вертолетным НУРСом можно стрелять с рук? А они приварили к трубе железный щиток, чтобы лицо газами не опалило, приспособили батарейку с выключателем и прицел от гранатомета — и стреляют.

Духовный лидер таджикской оппозиции Сайд Абдуллохи Нури

Вот-вот в горах закончится зима, сойдет снег, откроются перевалы. И потянутся по тайным тропам вглубь территории караваны с оружием. По словам афганцев. Советская Армия оставила после себя столько оружия и боеприпасов, что их хватит лет на двадцать беспрерывной войны. А до наступления лета моджахеды разминаются, громя заставы и совершая ночные рейды по тылам правительственных войск.

Не желая участвовать в этой войне, они оставили оружие и ушли. Их поймали моджахеды и предложил идти с ними в Афганистан. Парни согласились, приняли ислам, учат фарси. Слева направо: С.Туманов и Е.Колосов

Несмотря на усиление погранзастав подразделениями 201-й дивизии, пограничники фактически не контролируют большую часть границы, особенно в Горном Бадахшане. Сложнее всего пограничникам в Калайхумском и Ишкашимском районах. Первый — форпост оппозиционных формирований, второй — основное место перехода этих формирований через границу. Перейти ее не составляет труда. В Бадахшане граница — не более чем географическое понятие. Здесь абсолютно никаких инженерных сооружений, единственная преграда — река Пяндж. Впрочем, она неширока и извилиста, что позволяет быстро и незаметно ее пересекать.

К настоящему времени армия оппозиции насчитывает около 5 тыс хорошо обученных и вооруженных моджахедов. Эпизод учений на одной из баз в Тахоре

Я встретился с двумя русскими пограничниками, которые второй год живут у моджахедов. Сергею Туманову 20 лет, он родом из небольшой деревушки в Пермской области. Евгений Колосов из Омска на год старше. Оба с калайхумской заставы N4. Они говорят: «До армии мы вообще не знали, что в Таджикистане война. А тут обстрелы постоянные, убитые, раненые. Главный принцип мы усвоили — если начнут стрелять, получше прятаться. Если моджахедов не трогать, они ничего не сделают. Моджахеды рядом с заставой жили, не таясь переходили границу. Да какая это граница, так, одно название! Застава охраняла только себя саму».

Они дезертировали: оставили оружие и ушли. Не успели уйти далеко, как их поймали моджахеды. Моджахеды объявили им, что до России им все равно не добраться: арестуют или киргизы, или узбеки, и предложил идти с ними в Афганистан. Парни согласились, приняли ислам, учат фарси.

Но есть бывшие российские солдаты и среди моджахедов. Саша (фамилию он просил не называть) служил по контракту в Курган-Тюбинском полку 201-й дивизии. По словам Саши, он с детства мечтал стать военным, но в российской армии ему не понравилось. Он каким-то образом подружился с моджахедами и ушел с ними в Афганистан. Теперь у него новое имя: Самиулло Мирзо, и, несмотря на русское лицо и светлые глаза, он полноправный моджахед.

В последнее время среди моджахедов стали появляться и женщины. Несколько десятков таджичек-беженок обратились к руководству оппозиции с просьбой разрешить им участвовать в джихаде. Они прочитали, что в истории исламских государств подобные примеры уже имели место. Лидеры разрешили женщинам взять в руки оружие и направили на базы военной подготовки. Очевидно, через несколько месяцев моджахедки будут воевать наравне с мужчинами.

У многих моджахедов за время войны убили родственников, оставшихся на севере, сожгли дома. Они мечтают вернуться на родину, откуда были вытеснены не без помощи российской армии.

«Мы воюем за веру и свободу, — утверждает Резвон. — А для чего русские парни приехали умирать в чужую страну? Ваши генералы устраивают в Таджикистане новый Афганистан. Но где теперь Кармаль или Наджиб, которых вы поддерживали? Если мы захотим, мы можем завалить Россию цинковыми гробами, для нас это не составит труда. Но мы надеемся на переговоры и здравый смысл российского правительства, хотя наши надежды тают с каждым днем. У нас пути назад нет. Или мы все умрем, или будем свободны».

*О предположительной тактике будущих действий таджикских моджахедов см. также материал «Будильник — непобедимое оружие душмана» в 12-м номере «Солдата удачи» за 1994 г. (Прим. ред.)

**Об Ахмад Шахе Масуде см. материалы «Охота на Масуда» в 12-м номере «Солдата удачи» за 1994 г и «Мужики в широких штанах» во 2-м номере 1995 г. (Прим. ред.)

До наступления лета моджахеды разминаются, громя заставы и совершая ночные рейды по тылам правительственных войск. Район Моджа: группа возвращается из рейда в Таджикистан

Войска ООН пытаются очистить Сараево от снайперов

Автор: Ричард Люка
Фото автора

Утренний солнечный луч заскользил по выщербленным крышам, и улицы Сараево начинают заполняться людьми. Жители города отчаянно стремятся к нормальной жизни. После того, как ООН создала в районе Сараево зону безопасности, большинство тяжелых артиллерийских орудий, наводивших ужас на горожан в течение последнего года, было отведено за пределы досягаемости города, либо было вынуждена замолчать, чтобы не попасть под удары авиации НАТО.

Открываются кафе, магазины, и ночная тишина улиц сменяется обычным шумом городской жизни. Позабыв на мгновение о руинах и встречающися повсеместно следах пуль и осколков, город приобретает почти нормальный облик.

Но вдруг спокойствие нарушает резкий хлопок выстрела мощной винтовки. Какой-нибудь ранний покупатель корчится в агонии на мостовой, а прохожие в панике бросаются искать укрытие. Это снайпер-террорист поразил очередную жертву и готовится к новому выстрелу по любому, кто осмелится оказать помощь валяющемуся в луже крови человеку.

Такое в Сараево за последние несколько лет происходило неоднократно. Но на этот раз события развиваются по-другому: за несколько секунд поддерживающие между собой постоянную радиосвязь наблюдатели ООН, подразделение которых развернуто по городу, определяют местонахождение стрелявшего снайпера. Один из охотников за снайперами снимает с предохранителя свою 12,7-мм винтовку фирмы «Макмиллан» и посылает специальную пулю с разрывным зарядом вглубь того помещения, где засел снайпер. Другой ООНовец прошивает соседние помещения очередями из 20-мм автоматической пушки, отрезая возможные пути отхода. Еще один охотник, вооруженный винтовкой FRF 2, готов поразить снайпера, если тот попытается выскочить из укрытия.

В антиснайперскую команду входят люди, прошедшие специальную подготовку. Такие команды по борьбе со снайперами-террористами были размешены в стратегически важных точках Сараево и играли ключевую роль в усилиях ООН по поддержанию мира и защите населения города.

Участок автомагистрали с четырехрядным движением, ведущий из аэропорта восточнее Сараево прямо в центр города, пожалуй, может считаться самой опасной в мире дорогой. Проехав через контрольно-пропускной пункт в аэропорту, вы оказываетесь на небольшой дороге, петляющей по заброшенной территории. Виднеются запущенные садовые участки, сгоревшие домики и разрушенные промышленные объекты. Вдоль дороги наспех установлены щиты с надписями, предупреждающими о минах. Стены домов испещрены военными лозунгами. На обочине ржавеют два сербских танка — свидетельство попытки сербов войти в Сараево со стороны аэропорта, предпринятой в начале войны. Проехав еще несколько контрольно-пропускных пунктов, вы выбираетесь на Воеводе Путника, длинную прямую автомагистраль с четырехрядным движением, проходящую через кварталы современных жилых многоэтажек и коммерческих зданий вперемежку с небольшими киосками.

На холме, возвышающемся над Сараево, французский военнослужащий с 7.62-мм универсальным пулеметом NF-1 ведет через оптический прицел наблюдение за потенциальными снайперами. Заранее определяя и фиксируя в журнале вероятные позиции снайперов, охотники за снайперами имеют возможность немедленно открыть огонь на поражение

Здания носят следы сильных артобстрелов, которым подвергался город в последние два года. Фасады иссечены осколками. Закопченные проемы — результат прямых попаданий ракет. Повсюду разбросаны куски битого стекла и искореженные металлические конструкции. Но, несмотря на мрачную картину, жизнь в городе продолжается. Перед домами сидят их обитатели, кто-то спешит за водой, другие возятся на импровизированных огородах, появившихся повсюду, где хоть клочок пригодной для этого земли. Здесь люди находятся достаточно далеко от линии противостояния, и им не угрожает непосредственная опасность. Проехав еще километр-другой, вы оказываетесь в центре города. На улице ни души. Достигнув этого участка автомагистрали Воеводе Путника, окрещенного «аллеей снайперов», вы непроизвольно вжимаетесь в сиденье автомобиля, глубже надвигаете на голову каску и пытаетесь «спрятаться» в бронежилет. Пока автомобиль на максимальной скорости проскакивает мимо четырех зловещих белых жилых домов, с первых дней войны облюбованных снайперами, вы непроизвольно затаиваете дыхание. Те полминуты, которые необходимы, чтобы миновать опасное место и достичь относительно безопасного центра города, кажутся вечностью.

Сотни людей были убиты или ранены снайперами здесь за последний год, несмотря на создание зоны безопасности. Это обстоятельство ускорило процесс организации антиснайперских команд в составе сил ООН. Кроме того, сохраняющаяся угроза со стороны снайперов в Сараево обусловила важную перемену в политике ООН относительно собственной роли в защите мирного населения. Прежде для ООНовцев действовал жесткий приказ: открывать огонь на поражение только в ответ на прямой обстрел, причем факт обстрела должен быть засвидетельствован старшим офицером. Что же касается мирного населения — предупредительный огонь разрешалось открывать лишь в исключительных случаях, когда создавалась прямая угроза жизни людей, чтобы устрашить нарушителя и принудить его отказаться от дальнейших действий. В последнее время силы ООН заняли более активную позицию, надеясь покончить со снайперами.

В качестве подвижной огневой базы — наблюдательного пункта антиснайперские команды сил ООН используют французский бронетранспортер VAB; в дополнение к основному вооружению бронетранспортера (20-мм автоматическая пушке 20F2 и спаренный с ней 7,62-мм пулемет NF-1) такая команда имеет на вооружении 12,7-мм винтовку фирмы

Я спросил майора голландской армии Роба Анника, ответственного за связь со средствами массовой информации в контингенте сил ООН по поддержанию мира в бывшей Югославии, какую политику проводит ООН в вопросе о снайперах. Он ответил: «Снайперы по-прежнему создают проблемы в Сараево. У нас имеется несколько антиснайперских команд, которые размещаются в районах, где чаще всего действуют снайперы. Охотники за снайперами готовы и будут открывать огонь на поражение немедленно, как только подвергнутся обстрелу». В ответ на вопрос о защите от снайперов мирного населения Роб Анник сказал; «Если создается угроза жизни людей, наши военнослужащие имеют приказ принимать все необходимые меры для устранения этой угрозы. Когда удается определить местонахождение снайпера с достаточной точностью, мы физически уничтожаем его, если только такая акция не представляет опасности для находящихся поблизости других лиц. Разумеется, выследить и определить точное местонахождение снайпера нелегко».

Сосед против соседа: с еврейского кладбища, на котором происходили самые кро вопролитные бои, можно наблюдать тесное переплетение позиций враждующих группировок в Сараево

Борьба со снайперами-террористами в Сараево возложена на личный состав 8-го парашютно-десантного полка морской пехоты Франции, элитную часть, которой сейчас командует полковник Ги де Хейнин де Брай, ранее успешно выполнявший политические миссии и задачи по поддержанию мира в составе сил ООН в Ливане, Чале, Центрально-Африканской Республике, Заире и Курдистане.

12,7-мм винтовка M1987R фирмы «Мак-мил пан», стреляющая специальной пулей с разрывным зарядом, способна поразить снайпера на дальности свыше 900 м

Мы беседовали с Хейнином в штабе 4-го батальона его полка, который разместился в спорткомплексе «Скандария», построенном в центре города к XIX Зимней Олимпиаде. Он сказал мне: «Политика немедленного возмездия дает нам определенное преимущество, но по-прежнему сохраняются ограничения, которые налагают на нас мандат сил ООН и выполняемые нами здесь задачи».

Далее Хейнин заметил: «Уничтожить снайпера нелегко. Снайпер имеет возможность выбирать время и место. Он может сделать один или два выстрела и сменить позицию прежде, чем мы успеем открыть по нему огонь. Когда снайпер использует стационарную позицию, то обычно такая позиция бывает хорошо защищенной от огня и замаскированной как, например, импровизированные бункеры наподобие тех, что мы видели в Бейруте. С военной точки зрения борьба со снайперами может рассматриваться как операция по обнаружению и уничтожению противника, и в моем подчинении есть люди, способные решать задачи такого плана. Но мы не можем просто пойти и уничтожить снайперов. Они действуют вне пределов района, на который распространяется наша юрисдикция. Здесь, в Сараево, мы проводим главным образом политику устрашения снайперов. Если необходимо подтвердить действенность нашей политики и физически уничтожить того или иного снайпера, чтобы защитить жизнь людей, мои подчиненные имеют приказ уничтожить снайпера и устранить угрозу. Проблему борьбы со снайперами усложняет то обстоятельство, что две противоборствующие стороны, во-первых, находятся очень близко друг от друга (иногда их разделяет 20—30 м), и, во-вторых, вооружены однотипным оружием».

Я напомнил полковнику, что большинство людей в Сараево полагает, будто все прилетающие в город снаряды выпущены из сербских орудий. По его мнению, однако, такая упрощенная точка зрения не вполне правильна. «Эта война ведется не по правилам, и мы находимся в самой ее гуще. Возможно, вы прочтете об этом в газетах, но мы получали донесения, впоследствии перепроверенные и подтвержденные, о том, что по нашим военнослужащим и по мирному населению ведут огонь боснийны. Быть может, это была кучка радикально настроенных лиц, стремившихся спровоцировать нас и возложить всю вину на сербов. Как бы там ни было, но мы не имеем права применять оружие на поражение, если однозначно не опознали цель».

По мере того, как полковник излагал мне азы антиснайперской тактики, предусматривавшей использование наблюдательных пунктов и подвижных огневых баз, вся операция начинала мне казаться логичным путем решения проблемы. Но даст ли она положительные результаты? Какова ее эффективность?

На мои вопросы он ответил: «Мы используем антиснайперские команды уже более месяца, и за это время случаи открытия огня снайперами по нашим военнослужащим и по мирному населению резко сократились. За короткий срок мы многого добились, главным образом в вопросах координации действий охотников за снайперами и наблюдателей, организации связи, обнаружения и слежения за снайперами. Мои парни изучили территорию как свои пять пальцев и сразу же подмечают любые изменения. Мне кажется, обстановка меняется в нашу пользу. Что касается эффективности, то оценить ее трудно. Несколько раз наши антиснайперские команды вели огонь по обнаруженным снайперам, и у меня есть все основания считать, что этот огонь был результативным. Разумеется мы не можем пойти и лично убедиться в том, что снайпер убит, но у нас имеются свои каналы информации. Сараево небольшой город, и всякая новость быстро распространяется. Вы слышите о людях, попадающих в больницу или в морг. Все, что я могу сказать, так это то, что на сегодняшний день мы имеем три подтвержденных случая уничтожения снайперов. И этого достаточно, чтобы заставить их «коллег» задуматься перед тем, как снова нажать на спусковой крючок. Хочется надеяться, что такая задержка даст нашим парням на подвижной огневой базе те несколько лишних секунд, которые им так необходимы для того, чтобы успеть отреагировать».

Разведывательный бронеавтомобиль фирмы «Панард» на наблюдательном посту «Сьерра Эхо». Малогабаритные, высоко подвижные и имеющие броневую защиту, эти машины доказали свою идеальную пригодность для патрулирования и решения задач по принуждению к миру противоборствующих сторон в городских условиях

Подвижная огневая база, о которой упоминал полковник Хейнин. это бронетранспортер «Рено», в котором размещается антиснайперская команда из пяти человек. Помимо основного вооружения бронетранспортера (20-мм автоматическая пушка и соосный с ней 7.62-мм пулемет), эта команда имеет на вооружении 12.7-мм винтовку фирмы «Макмиллан» с 16-кратным оптическим прицелом, 7,62-мм винтовку FRF 2 с оптическим прицелом и стандартные французские пехотные винтовки FAMAS.

Такие бронетранспортеры располагаются в стратегически важных точках вдоль «аллеи снайперов», обычно на перекрестках, откуда хорошо видны линии противостояния и 4 «снайперские вышки», возвышающиеся над автомагистралью. Личный состав антиснайперской команды делится на смены по 2—3 человека, каждая из которых несет дежурство в течение 4 часов. Тем самым обеспечивается непрерывность наблюдения за назначенным районом. Антиснайперская команда поддерживает постоянную радиосвязь с другими командами и наблюдательными постами.

Приехав на «аллею снайперов» во время своего последнего посещения Сараево, я обнаружил там 5 белых бронетранспортеров с опознавательными знаками сил ООН, которые располагались примерно в 150 м друг от друга. Их пушки были наведены на удерживаемые сербами дома на другом берегу реки. Приблизившись к одному из бронетранспортеров, я увидел одного из охотников за снайперами, который наблюдал за районом в бинокль. Наблюдатель выкрикивал ориентиры для стрельбы, после чего другой солдат проверял каждый ориентир, наводя на него оптический прицел своей винтовки FRF 2. В кабине бронетранспортера была прикреплена схема района наблюдения с нанесенными кодовыми обозначениями ориентиров.

Я залез в кабину. Сержант, командир охотников за снайперами, рассказал мне. чем занимаются его люди: «Схема района наблюдения с нанесенными кодовыми обозначениями ориентиров позволяет быстро отыскивать любое здание и даже каждое окно в этом здании, либо иное укрытие, где может спрятаться снайпер. Каждому ориентиру присвоен буквенно-цифровой индекс, что позволяет наблюдателям и огневикам быстро обмениваться информацией и отыскивать нужные цели.

Мы визуально проверяем все ориентиры по несколько раз в сутки, особенно если к нам прибывает для ведения наблюдения кто-либо из новичков, чтобы все были хорошо знакомы с местностью. В нашем секторе имеется около десятка мест, где скорее всего могут укрываться снайперы, и мы ведем постоянное наблюдение за такими местами. Ну. конечно же. мы следим за тем, чтобы наше оружие было готово к стрельбе, и время от времени проверяем радиосвязь, а в остальном от нас требуется только ждать, когда объявится снайпер».

Я спросил сержанта, приходилось ли ему открывать огонь по снайперам. Он ответил, что ему лично не приходилось, но в его команде есть такой солдат. «Шевардез! — позвал он солдата, сидевшего на крыше бронетранспортера с антиснайперской винтовкой фирмы «Макмиллан» в руках. — Ты был здесь на прошлой неделе, когда пришлось стрелять». Позднее я выяснил, что капрал Шевардез побывал в Чаде и Заире. Он расценивал операцию в Сараево как сравнительно спокойную, но тем не менее ему очень хотелось поговорить о том, что с ним произошло на прошлой неделе.

«Один из наблюдателей засек движение в нашем секторе и передал по радио координаты, — начал он свой рассказ, — Снайпер обосновался в одном из расположенных напротив нас белых домов. Я услышал его выстрелы и засек дымок. Именно такое визуальное подтверждение мне и было нужно. Я успел сделать два выстрела специальными пулями с разрывным зарядом, после чего в дело вступила наша 20-мм автоматическая пушка, послав в цель длинную очередь. Снаряды разрушили большой кусок стены, и все закончилось. Я думаю, что попал в снайпера. Во всяком случае, огонь из лома не возобновлялся».

Сам огневой бой был быстротечным, а ожидание слишком долгим, что характерно для такой игры «в кошки-мышки». Все солдаты сил ООН хотели бы, чтобы подобных акций было больше. Как выразился сержант: «Нас готовят к быстрым переброскам и наступательным действиям. Длительное ожидание иногда действует на нервы. Но большинство считает, что интереснее находиться здесь и участвовать в акциях, нежели сидеть без дела дома».

Позднее я совершил поездку во французском бронеавтомобиле «Панард» с офицером по связям с прессой Жаком Антуаном. Небольшие габариты и высокая маневренность этой машины, где помещаются три человека, делают ее идеально пригодной для боевых действий в населенных пунктах. Мы объехали большую часть старого города и свернули на автомагистраль Транзит, дорогу с двухрядным движением, огибающую южную часть Сараево. Сегодня эта дорога перерезана линией противостояния.

На автомагистрали Транзит ниже еврейского кладбища, на котором происходили самые кровопролитные бои, размещается наблюдательный пост сил ООН «Сьерра Новамбр». Покрытые пулевыми отметинами надгробия кладбища придают зловещей линии противостояния еще более мрачный оттенок.

Когда мы прибыли в «Съерра Новамбр», я увидел, что кладбище располагается выше нас примерно на 5 м, на крутом откосе насыпи. Я глянул вверх и подумал: «Оттуда сверху нас могут взять на мушку раньше, чем мы поймем, что происходит».

Антуан должно быть почувствовал мое беспокойство. Он пояснил, что, как правило, посты ООН не имеют хорошей защиты: их располагают, где придется, или там, где разрешают враждующие стороны.

Наблюдательный пост «Съерра Новамбр» представлял собой два бункера для наблюдателей, огневую позицию 12.7-мм пулемета, два бункера для отдыха свободной смены, палатку, где размешались кухня и склад, а также еще одну большую палатку, которая использовалась сразу как командный и наблюдательный пункты, узел связи и столовая. На наблюдательном посту находилось отделение в составе 12 человек, которые дежурили там 8 суток, а затем отдыхали 3 суток. Когда мы прибыли, Бьянки, который отвечал за взаимодействие 4 наблюдательных постов с другими командами, вместе с командиром отделения проверял ориентиры, используя для этого аэрофотоснимки и панорамные снимки местности, а также подробные топографические карты. Опять-таки каждое здание было обозначено буквенно-цифровым индексом, а его координаты неоднократно выверены на случай, если потребуется вызвать авиационную поддержку.

За неделю до моего приезда один из наблюдателей поста «Сьерра Новамбр» был убит. Пуля влетела в амбразуру, через которую он наблюдал, пробила его кевларовую каску и мгновенно убила его. Это была первая потеря среди личного состава 8-го парашютно-десантного полка морской пехоты Франции.

В один из дней моего пребывания на этом посту начался обстрел сверху с сербской стороны. Я схватил каску и бронежилет, побежал к наблюдательному пункту и залез в бункер как раз в то время, когда дежурный наблюдатель работал с картой, определяя координаты.

Едва я зашел в узкий коридор, стены которого были выложены мешками с песком, как услышал свист пули, ударившейся в один из мешков в нескольких сантиметрах над моей головой, и на меня посыпалась струйка песка. Солдат поднял глаза: «Проклятье, едва не зацепило!»

Действительно, пуля прошла близко, даже очень близко и явно не была шальной: по нам стреляли с позиции напротив бункера. В это время раздался глухой звук близкого разрыва. Все похватали свои бронежилеты и каски. Сквозь стоявший в ушах звон я услышал команду сержанта, приказывавшего всем укрыться в бронетранспортере. Винтовочная граната упала примерно в 5 м от одной из палаток. Антуан и я мигом оказались в нашем бронеавтомобиле. Только закрыв за собой тяжелую дверцу и заперев засов, я почувствовал себя в большей безопасности. Пока мы разворачивались на выезд с поста «Съерра Новамбр», можно было слышать звук работавшего на больших оборотах двигателя; обернувшись назад, я увидел вздымающееся к небу облако черного дыма.

Следующая точка моего маршрута еще один наблюдательный пост «Съерра Эхо». По дороге туда мне рассказали о инструкции для военнослужащих сил ООН. Поскольку считалось маловероятным, что отделение солдат сумеет отразить атаку на свой наблюдательный пост, приказ прост: при первых признаках опасности забраться в бронетранспортер, подготовить заградительный огонь и совершить маневр уклонения, то есть быстренько убираться ко всем чертям с опасного места.

Дорога к «Съерра Эхо», петляя, шла на подъем. Мы находились уже довольно далеко от центра города, и панорама вокруг больше напоминала горную деревушку, нежели городскую окраину. Наблюдательный пост «Съерра Эхо» был развернут на месте радиолокационного поста бывшей Югославской Народной армии. Здесь все было практически так же, как и в «Съерра Новамбр», разве что на новом месте с высоты можно было наблюдать как на ладони весь город от аэропорта до восточных окраин.

Но и тут мы имели близких соседей. Траншеи боснийцев пролегали не далее, чем в 50 м ниже нас, а за спиной проходившие по хребту линии оборонительных позиций противоборствующих сторон опоясывали всю гору.

Когда на город спустилась вечерняя мгла, стрельба усилилась. Перекусив, мы поднялись на хребет, нависавший над Сараево, чтобы наблюдать за огневым боем, который шел внизу почти в километре от нас в переплетении небольших домиков и многоэтажек в районе Вербанья Бридж. В этом районе, справедливо окрещенным «крысиным гнездом», противостоящие стороны разделяли какие-то метры. Одно здание, прозванное «Бутин» из-за взрыва в нем газа, было поделено между сербами и боснийцами. Но и здесь каждое сооружение было нанесено на карту с соответственным буквенно-цифровым индексом.

Позднее мне довелось посетить наблюдательный пост ООН в районе Вербанья Бридж и стать свидетелем ближнего боя. Но тогда, с вершины горы, бой казался достаточно далеким.

Внезапно темноту внизу разорвал язык пламени. Это боснийцы выстрелили ракетой. За этим последовали три яркие вспышки и глухие звуки разрывов ручных гранат. Когда вновь все погрузилось в темноту, я последовал за лейтенантом Расином к месту, где была установлена «тепловизионная камера» (инфракрасный прицел из состава аппаратуры противотанкового ракетного комплекса «Милан»), использовавшаяся для наблюдения в темное время суток. Эта камера по своим характеристикам значительно превосходит другие приборы ночного видения, которые используют принцип усиления изображения, полученного при низких условиях естественной освещенности.

В окуляр камеры можно было видеть яркокрасные пятна в тех местах, где гремели взрывы, тогда как невооруженным глазом они были уже не видны. Наблюдатель давно зафиксировал точки взрывов. Другой наблюдатель, следивший за движением автомобиля на сербском участке автомагистрали Транзит, заметил двух человек, которые, прячась за занятые сербами дома, пробирались к линии противостояния. Даже с расстояния 800 м можно было достаточно хорошо видеть в бинокль их силуэты, чтобы догадаться, каким оружием они вооружены.

Один из них, по-видимому, нес на плече автомат Калашникова. У другого оружие было более длинным. Не была ли это пара снайперов, вышедших на охоту, которая должна начаться утром? Разумеется, мы не могли быть уверены в своей догадке. Но обнаруженных наблюдателем людей занесли в журнал наблюдения как снайперов и по радио сообщили о них другим наблюдателям ООН, располагавшимся внизу. Наблюдение за подозрительной парой будет продолжено, куда бы они не зашли, и к рассвету солдаты антиснайперской команды уже будут следить за ними через оптический прицел. Именно такая информация необходима охотникам за снайперами, чтобы на несколько секунд опередить своих противников.

Деятельность контингента сил ООН в Сараево подвергается в какой-то мере заслуженной критике, но эти французские военнослужащие являются профессионалами, серьезно относятся к порученному делу и прилагают все силы к тому, чтобы с честью выполнить поставленную им трудную задачу. Операция по очистке Сараево от снайперов-террористов лишь один из примеров того, как вмешательство сил ООН положительно сказывается на жизни мирных людей, помогать которым и призваны силы ООН.

Автор: Михаил Поликарпов
Фото автора и Владимира Веленгурина (КП)

Апрель 1994 г. Кладбище на южной окраине Сараева. Командир РДО-3 Александр Шкрабов. В руках — «Калашников» производства КНР, захваченный на «Пути Аллаха». Сейчас Шкрабов лежит на этом же кладбище

От автора. Отдельные описания действий русских добровольцев в Боснии порой появляются в прессе (см., в частности, «Солдат удачи», N3 и 4 за 1995 г.), но отрывочность и несистематизированность материала не позволяют получить объективное представление о событиях и людях. Я не указывал фамилии многих участников, так как далеко не все из них хотят рекламы. Многие сюда приезжают на пару месяцев*, но возвратившись в Россию, чувствуют свою ненужность — и приезжают опять.

Начало

Весной — летом 1992 года в Хорватии на стороне сербов воевали русские, один из которых — Александр Загребов** — по возвращении в Россию в конце 1992 года взялся за организацию отрядов казаков для последующей их отправки в Боснию на срок в два месяца (по приглашению Вышеградской и Горажданской общин, которые и спонсировали оформление документов и переезд волонтеров). Параллельно с ним добровольцев в Москве собирал Ярослав Ястребов (ставший известным благодаря своим голодовкам в защиту Югославии), в Петербурге — Юрий Беляев, возглавлявший партию правого толка и охранную фирму «Рубикон-сервис»***. В боевых действиях из этих трех человек реально участвовал только Загребов. Так постоянному, но тонкому ручейку русских пришла на смену организованная их отправка.

Ядро выехавших в конце 1992 — начале 1993 г. составили ветераны Приднестровья, еще не остывшие после боев. Именно конфликт в Приднестровье сплотил добровольцев в отряды, здесь они получили боевое крещение и образовали неформальное братство по оружию.

Многие только здесь впервые взяли оружие в руки и получили военную подготовку.

Первый отряд — комом

В районе Требинье (Герцеговина) против хорватов в сентябре—декабре 1992 года действовал 1 -й Русский добровольческий отряд (РДО). Ядро его составила группа из Питера, сформированная Беляевым (шесть человек), но больше было самостоятельно прибывших русских добровольцев (всего в отряде было до пятнадцати бойцов). Во главе его стоял морской пехотинец Валерий, ранее воевавший в Анголе. К концу года отряд распался.

Сложный горно-лесистый рельеф местности, большая протяженность линии фронта, слабая насыщенность его войсками и тяжелым вооружением, ограниченные возможности использования последнего, определяли характер боевых действий. Это — очаговая оборона (расстояние между огневыми точками достигает двух сотен метров), полупартизанский характер боевых действий. Стратегические операции, в которых участвуют тысячи бойцов и большое количество техники, редки. Гибкий боевой стиль сербов, сложившийся в таких условиях, предполагал оставление позиций и их последующее занятие, в то время как русские предпочитали стоять до конца. К тому же среди части русских боевые действия против хорватов по традиции не пользуются популярностью — многие симпатизировали им на начальном этапе войны (1991 год) на том основании, что хорваты — борцы против «красного» Белграда, хорваты — католики (сербы и мусульмане**** были атеизированы), хорваты — истинные наци (точка зрения «Вервольфа»).

В отряде было двое погибших.

Волчий дебют

В районе Вышеграда осенью того же года был сформирован 2-й РДО («Царские волки»). Датой основания отряда считается 1 ноября, когда из Москвы прибыли первые пять человек. Через два дня была проведена первая боевая операция отряда. Состоявший в значительной степени из монархистов, отряд сражался под черно-желто-белым знаменем. Во главе 2-го РДО стал 27-летний Ас, профессиональный... повар. Кличку получил по инициалам — и оправдал. В армии не служил, теоретический боевой опыт приобрел по книге «Подготовка войскового разведчика-диверсанта» , реальный — в Приднестровье. Так как при раздаче оружия ему случайно попали автомат и штык-нож под номером 666, у добровольцев сложилось поверив, что Ас «ходит под дьяволом». Заместителем у Аса был также человек мирной профессии — историк Игорь. Сразу же после защиты диплома он поехал защищать русских в Приднестровье — со своей трехлинейкой.

Боевые действия в течение нескольких месяцев велись под Вышеградом. Целью операций было обеспечение нормальной жизни города, который в упор расстреливался мусульманами. По признанию сербов, именно русским принадлежит заслуга в том, что город сейчас — не в руках мусульман.

Период с конца осени 1992 до конца весны 1993 года — своеобразный зенит боевых действий русских в юго-восточной Боснии. В течение ноября был проведен ряд операций (засады, минирования, прочесывания), перечислять которые не имеет смысла. В конце ноября — декабре с прибытием добровольцев из Москвы и Питера отряд довели до размеров взвода (максимальная численность — четырнадцать-шестнадцать бойцов). По эффективности работы он не уступал подразделению норвежских неофашистов (40 человек), воевавшему на стороне мусульман в районе Тузлы.

Первые смерти

3 декабря в отряде был первый убитый: в бою у горы Орлина погиб пулеметчик — 22-летний Андрей Нименко, еще двое были ранены (один — тяжело). Андрею снайпер всадил в спину разрывную пулю. Всего в бою участвовало десять русских (матерых и щенков) и один серб. Задачей операции было отвлечение внимания мусульман. Отряд попал в окружение. Тело Андрея было вынесено только 6 декабря, похороны состоялись 7. Видеозапись похорон Андрея вскоре была показана по сараевскому (мусульманскому!) телевидению с комментарием «Русские добровольцы хоронят павших товарищей» (съемки вело сербское телевидение).

23 декабря взяли Закорстницу. На следующий день десять русских провели «психическую атаку». Развернувшись цепью в два ряда, в тумане, без единого выстрела русские захватили Заглавак — господствующую над Вышеградом высоту. Мусульмане вели огонь по голосам, но не выдержали нервного напряжения и отступили. Потерь не было. Той же ночью Заглавак был оставлен.

28 декабря в отряде была создана батарея из двух 82-мм минометов, наиболее распространенных на этой войне. Во главе «батареи» стал Эдик — майор-афганец, закончивший службу начальником артиллерийской разведки воздушно-десантной дивизии. Он выходил из Афганистана одним из последних, прикрывая отвод других частей.

30 декабря был опять захвачен Заглавак и была произведена атака на Джанкичи. В этом бою Ас (по легенде — воскликнув «А теперь я поиграю в Александра Матросова!») в одиночку взял два бункера, убив при этом двух мусульман — из четырех уничтоженных в этом бою русскими. Подобные действия для него были не характерными: слепой храбрости он предпочитал военную хитрость. Всего тогда погибли семь мусульман и три серба, в том числе — капитан Перице Маркович, которого добровольцы считали одним из наиболее талантливых сербских офицеров.

Анатомия армий

Специфика вооруженных сил Югославии состояла в том, что в элитных родах войск (десант, спецназ, авиация, ВМФ) служили преимущественно мусульмане и хорваты, среди них было больше и военных специалистов. Поэтому в целом военная подготовка сербов оставляет желать лучшего. На их стороне воюют добровольцы из Греции, Болгарии, Румынии, Польши (отряд «Белый орел»), Македонии. Как исключение, встречаются немцы («ос-си»), американцы, норвежцы, корейцы и т. д. — но заметный след оставили именно русские. Благодаря высоким боевым качествам, они очень выигрышно смотрятся на фоне сербских ополченцев, но еще более существенным является морально-психологический фактор самого участия русских. У сербов отсутствует строгая дисциплина — зачастую не выполнившие приказ не несут наказания, а проявившие героизм не поощряются. Грамотнее русских воюют, пожалуй, лишь сербы — ветераны французского Иностранного легиона. Один из них, Сима Краюшник, дезертировавший перед отправкой в Африку, показывал боевое мастерство, казавшееся русским невероятным.

Высокими боевыми качествами отличаются также добровольцы из Черногории. Большой яростью и желанием воевать зарекомендовали себя и мусульмане-санджакли — жители горной области на юге собственно Сербии. Серьезный стимул к борьбе у мусульман — их окруженность в анклавах, где они попали в положение загнанных в угол зверей.

Широко применялись сербами лобовые атаки волнами — с предварительным подавлением противника огнем всех видов тяжелого и стрелкового оружия. До рукопашных схваток не доходило, и им никто не был обучен. Излюбленной была «беспокоящая» тактика, когда небольшие группы, ведя спорадические обстрелы, создавали «эффект присутствия». Все это сильно напоминало Приднестровье, но там было больше серьезной боевой техники. В Боснии же техника применялась слабо, хотя мины использовались — но точных карт минных полей не было ни у кого. Даже систематическая разведка не велась, и при планировании операций основывались на данных радиоперехвата, показаниях пленных и беженцев. Окопы полного профиля рыли лишь мусульмане — так как огневая мощь сербов была серьезнее. Позиции («положаи») частенько выбирались без учета углов обзора, с неудобными секторами обстрела — чему частичным объяснением служила сильно пересеченная местность.

Январь 1993 г. Вышеград. Казаки перед выходом на операцию

Основным оружии с обеих сторон была, конечно, «Застава» — югославская модификация АКС, приспособленная также для стрельбы тромблонами — гранатами, запускаемыми холостым выстрелом. Очень разнообразен спектр пулеметов, пистолетов-пулеметов и гранатометов, попадаются раритеты, которым позавидовали бы составители каталогов стрелкового оружия. У мусульман встречается большое количество оружия производства стран Варшавского блока и Китая, а в последнее время растет количество оружия, произведенного в странах НАТО и на Ближнем Востоке. Российское (советское) оружие встречается достаточно редко и высоко ценится (как и все русское здесь), чаще оно встречается у хорватов — видимо, поступившее туда из ЗГВ. Более удобными для запуска тром-блонов, чем «Заставы», считались карабины М-59 (СКС) «Папавка». Мусульмане часто использовали специальные чашки для стрельбы ручными гранатами. Диаметром чуть больше гранаты, такая чашка навинчивается на ствол, в нее устанавливается граната без чеки, которая также запускается холостым выстрелом. В ходу были гранатометы РПГ и пулеметы РПК — все югославского производства. Из пистолетов-пулеметов сербами широко применялись «Шмайссеры» производства Югославии — под патрон 7.62 — и «Скорпионы» (производства Чехословакии и Польши) — под патрон 7.65. Редко, но попадались ППШ, «Томсоны» выпуска 1943/44 годов (калибр 11.43 мм), «Хеклеры». В качестве снайперской винтовки на вооружении состояла СВД, переделанная под патрон «маузер». Были и собственно винтовки «Маузер». Из пулеметов наиболее популярны американский «Браунинг» калибра 12.7 мм и 7.62 мм, MG трех модификаций — в том числе югославской версии М-53, — а также ПК. Реже используются «Брно» и «Хеклер и Кох». Из пистолетов чаще использовались ТТ и «Црвлена застава» — калибр 9.9 мм, копия американской модели.

Новогодний подарок

Новый, 1993 год начался с прибытия первых трех казаков. Через два дня приехали еще 38 во главе с Загребовым, названные Первой казачьей сотней, в обиходе у добровольцев — «Первый разлив». Еще двенадцать казаков Атаманского полка, носивших голубые погоны и шевроны, прибыли в Скилани, где уже до этого были русские; возглавил скиланийский отряд Александр Александров.

12 января был первый совместный бой казаков и добровольцев под Твырдковичами. Неграмотно проведя разведку, казаки напоролись на мины. Загребов хотел оставить раненых казаков и идти вперед, но Ас их подобрал. Затем в этом же бою Загребов скорректировал минометный огонь по своим. От захвата мусульманами в этом бою батарею спас Валентин, рассеявший их взвод снайперским огнем и убивший в бою пять человек.

Январь 1993 г. Вышеград. Казак снаряжает ленту крупнокалиберного пулемета

В 1956 году он получил ранение в Венгрии и был отправлен в запас несколько лет спустя в звании младшего лейтенанта. И вот теперь, в возрасте под 60, он опять взял оружие в руки. Позже в тыл батарее стала выходить вторая группа мусульман. Заметив ее и сообщив по радио русским, бывшие в охранении сербы ушли, закончив радиосообщение сакраментальной фразой: «Если можете — спасайтесь!»

Потом сербами было объявлено, что мусульмане потеряли в этом бестолковом бою четырнадцать человек убитыми, но добровольцы считают эту цифру завышенной почти вдвое. Потери русских — четверо раненых, один казак погиб. Был убит также серб-проводник Неделько, который всегда ходил в пекло вместе с добровольцами, и поэтому считающийся ими в числе собственных потерь.

После этой акции отношения казаков и добровольцев стали портиться.

В Скилани 13 января мусульмане уничтожили более 60-ти сербов из гражданского населения. В отражении нападения большая заслуга принадлежит казакам — Калмыку и Александрову. Они отбили брошенный сербами Т-34. Александров при этом был ранен в грудь. Кадровый офицер-артиллерист, лейтенант, он до этого воевал в Карабахе (на стороне армян) и в Приднестровье. Характерная его черта — в Приднестровье он устраивал позиции так, чтобы отсутствовала возможность к отступлению.

Анатомия армий — 2

Танки Т-34-85 в горных условиях Югославии оказались наиболее удобными. Самыми же современными из встречавшихся были Т-54 и Т-55. Применяются они все, как правило, как самоходные орудия.

Артсистемы же (100-мм пушки и 122-мм гаубицы) используются в основном стационарно. Применяются системы залпового огня — югославского и китайского производства. БТРы и БМП — редкость.

Чем нас меньше, тем лучше

18 января были отмечены первые случаи мародерства среди русских. Вообще, на этой войне в мародерстве не находят ничего предосудительного — военная добыча, трофеи считаются почетными и практикуются всеми сторонами. Они являются чуть ли не необходимыми в условиях плохого снабжения войск. Я сам видел мародерствующими даже военнослужащих контингента сил ООН. Но операции «мародерки» относятся к достаточно рискованным — они проводятся на нейтральной полосе в условиях вероятного столкновения с противником. В них ходят небольшими группами, т. к. «чем меньше нас, тем больше наша доля».

21 января мусульмане обстреляли Вышеград и провели наступление к югу от города, захватив пять или шесть сел. На следующий день они напали на Рудо (к югу от Вышеграда), атаковав ночью сербскую бригаду. Сербы проспали нападение. Итог — погибло и попало в плен до пятидесяти человек, захвачен штаб бригады. Мусульманам также достались танк «Шерман», две гаубицы, девять минометов и установка «Прага». Другая «Прага» была сожжена.

«Волчьи следы» ведут на север

24 января по тревоге добровольцы вместе с казаками были переброшены под Рудо. Ночью была еще одна атака мусульман. На ее отражение был брошен сводный отряд, состоявший из добровольцев, казаков и сербов — всего до 90 человек. Прошли несколько сел в поисках противника. Тем временем диверсионно-разведывательная группа мусульман обстреляла и выбила сербскую Ударную бригаду им. Царя Душана из села Сетихово, но и не подозревала о своем успехе и населенный пункт не заняла. В ходе операции Загребов едва не повел казаков в атаку на уже занятое русскими Сетихово, и последовавший за этим инцидент еще больше поссорил добровольцев и казаков. В итоге 28 января большая часть «Царских волков» ушли на север в Прибой, где успешно воевали около двух месяцев. Ас отошел от руководства 2-м РДО, и отряд возглавил Эдик. В Вышеграде остались казаки, в среде которых также произошел раскол. Успешно действовала группа во главе с Геннадием Котовым. (Погиб в феврале, попав в засаду: казаки сделали ошибку, пойдя дважды по одному и тому же маршруту.)

Первый погибший казак — Василий Ганиевский. Убит 12 января 1993 г.

Февраль начинался весело: 3 февраля десяток казаков здорово погуляли в Белграде, наводя ужас на полицию города.

Затем передислоцировались в Ужицы, где пытались расплачиваться гранатами с таксистами и проститутками. 7 февраля Ас был обвинен в продаже двух автоматов и на следующий день арестован. Сербы не удосужились обыскать его, и после тридцатиминутной перебранки в сербском штабе о статусе русского — арестован он или нет — Ас достал пистолет и арестовал пытавшегося его допросить подполковника Луку Драшковича и начальника полиции.

Конфликт был исчерпан.

Смена

В феврале пошли гуманитарные конвои на Горажде. Как следствие — резко усилилась огневая мощь мусульман, у них появилась натовская униформа, а среди захваченного в дальнейшем сербами и русскими трофейного оружия фигурировали советские «Калашниковы», СВД, гранаты, пластиковая взрывчатка западного производства, боеприпасы производства Египта и Ирака.

«Царские волки» тем временем действовали в Прибое. Если в Вышеграде сербо-мусульманская вражда была очень жестокой, то в Прибое часть мусульманских кланов была нейтральной или союзной сербам, 3 марта из Вышеграда в Россию уехало около 20 казаков «первого разлива». С небольшим интервалом прибыли казаки «второго» и «третьего разлива». Собственно казаков там было мало, но группа донцов во главе с Алексеем, имевшая опыт Приднестровья, была наиболее боеспособной. Еще несколькими казаками руководил Миша, больше известный как Мориарти. В числе прочих добровольцев были также сибирцы и группа людей Беляева (из «Рубикона»). Всех их возглавил в течение некоторого времени бездействовавший Ас, старавшийся избегать термина «казаки».т.к. у сербов на это слово уже появилась аллергия. Всего под его командованием был теперь отряд, состоявший из 30 сербов и 38 русских, в том числе несколько старших офицеров. Авторитет Аса сдерживал «казачий экстремизм» — тенденцию к отделению «настоящих» казаков-донцов от прочих, к ним приписавшихся,

Январь 1993 г. Вышеград. РДО-2 и чета (рота) Бобана

В районе Прибоя 10 марта сербы силами трех бригад (всего до трехсот человек) провели успешную атаку на мусульманские позиции у Бани-Брдо. Русские (РДО-2) действовали в составе 2-й Маевицкой бригады. Было захвачено шесть высот и четыре села. Потери мусульман — пятнадцать убитых, сербов — двое убитых и четверо тяжелораненых.

В этот же день в бою в селе Преловина, у высоты «541» погиб москвич Дмитрий Чекалин. Пойдя вперед, он оторвался от своих и оказался на пути отступающего мусульманского подразделения. Когда возникла угроза попасть в плен, он взорвал себя. Когда обнаружили его тело, на пальце было кольцо от гранаты. Но существуют и другие версии его гибели: в него могла попасть пуля, когда он выдергивал чеку; детонатор мог оказаться без замедлителя — точные обстоятельства его смерти не известны. Дмитрию было 22 года, до этого воевал в Приднестровье. В 1989 году участвовал в спасательных работах в Спитаке.

27 марта «Царские волки» во главе с Эдиком уехали из Прибоя в Илиджу (северная окраина Сараева).

Бои продолжаются

Во второй половине марта сербы вели с переменным успехом наступление под Вышеградом. Здесь сводный отряд впервые попал под серьезный артналет — обстрел велся из горных гаубиц. Последовавшее нападение мусульман было неудачным. Сербская артиллерия вела ответный огонь — снаряды пролетали так низко над залегшими на высоте русскими, что шевелили их волосы. Ас пулеметным огнем погасил миномет противника. Потери мусульман неизвестны — предположительно двое-трое убитых и несколько раненых. У русских — один раненый.

Усиление огневой мощи противника подозрительно совпало с очередным конвоем гуманитарной помощи на Горажде. В это время у мусульман было значительное количество оружия из Болгарии — согласно показаниям пленных, это была помощь единоверцев из этой страны. Сами же болгарские мусульмане в это время были в составе гарнизона Горажде — вступая несколько раз в боевое соприкосновение с русскими. А моджахеды из Азии в этот период действовали в районе Сребреницы.

Вскоре Ас, сопровождая раненого, уехал в Россию. Собирался он отдыхать месяц, но задержался. За ним числят семнадцать убитых в Приднестровье и Боснии, но он скромно ограничивал их число десятком. В это же время в Поволжье (возможно, кем-то из помощников Загребова) была сформирована группа из шестидесяти казаков для последующей отправки в Боснию, но организатор потом куда-то исчез, и добровольцы никуда не поехали. В дальнейшем в Боснию ехали в основном одиночки, и тонкая струя их, то угасая, то оживая, течет сюда постоянно.

Апрельская мясорубка

Важнейшим событием апреля стал бой 12 числа. Он начался с уничтожения на горе Столац русского пикета — два человека были убиты, один тяжело ранен. Далее бой переместился к горе Заглавак. Перед этим вследствие затишья основная масса русских покинула позиции, на высоте осталось восемь человек при большом количестве стволов и боеприпасов.

Штурм Заглавка начался с обстрела его из гаубиц. В самом начале боя погиб 20-летний москвич Константин Богословский. Осколок снаряда попал ему в голову, пробив каску. У Кости это был первый бой — он приехал 31 марта. Еще один — Саша (из «Царских волков») — был тяжело ранен. Пуля попала ему в затылок, показав, что русские окружены.

Бой шел шесть часов. Атаки мусульман следовали одна за другой, но — имея много патронов — русские поддерживали непрерывный огневой ливень. В конце концов, сводный сербско-русский отряд пришел на помощь, разблокировав их. И с приходом темноты мусульмане отступили. Подножие Заглавка было устлано телами — мусульмане сами потом признали, что потеряли в этом аду около 80-ти человек убитыми и 130 ранеными. Погиб командующий бригадой. И это все сделала горсточка русских, лишенных пути к отступлению!

Несмотря на то, что противник был обескровлен, высоту в очередной раз оставили. Окончательно она была захвачена позже.

Бой при Заглавке является кульминационным пунктом в участии русских добровольцев в Вышеградской эпопее. В этот день русские понесли самые тяжелые потери — трое убитых и трое тяжелораненых.

Танки T-34-85 в горных условиях Югославии оказались наиболее удобными. Применяются они, как правило, как самоходные орудия

Раскол

После отъезда Аса «казачий экстремизм» в среде казаков возобладал. Большой отряд раскололся на несколько групп. Беляевцы приписались к какому-то юречному (штурмовому) взводу, люди Миши ушли в Сараево, где и пробыли до лета. Практика еще раз показала, что добровольческие отряды численностью более полутора десятков человек являются неустойчивыми.

Тем временем «Царские волки», которым предложили взять телевышку на северной окраине Сараева, отказались от этой самоубийственной операции. Отряд перебазировался на юг, в Подграб, где был приписан к Праченскому гарнизону. Вскоре добровольцы получили там дома.

В начале мая Эдик уехал в Россию, и 7 числа отряд возглавил Михаил Трофимов, только что прибывший в Боснию. Капитан-десантник, за Афганистан он имел две «Красные Звезды». Каскадером снялся в десятке кинокартин. В течение мая успешно провел четыре разведки — в том числе с установкой мин в тылу противника. В этой войне использовались как мины-растяжки фабричного производства — «кукурузы», названные так за свой внешний вид, — так и самодельные. С этой целью в Горажде на фабрике «Победа» мусульмане наладили производство ручных гранат массой 1,5 кг, обладавших огромной разрушительной силой. Очень распространены были «паштеты» — пластиковые мины, названные так за сходство с маленькой консервной банкой.

В это же время группа русских побывала в Сербской Крайне, мыла сапоги в Адриатическом море. Знаменитый капитан Драган, воевавший там, имел каких-то русских бойцов в своем контрдиверсионном подразделении. После перехвата серборусским отрядом вражеской диверсионной разведгруппы — под самым Книном — ему в плен попали двое англичан. Одного отпустили, но матерый рейнджер-аристократ, окончивший Оксфорд, был приговорен к расстрелу и хладнокровно принял смерть.

(Окончание в следующем номере)

* Два месяца — традиционный для этой войны срок, именно так воевали и венгры-наемники на стороне хорватов. ** Псевдоним. Закончил службу в Советской Армии старшим лейтенантом—особистом. Возможно, был в Афганистане. *** 6 декабря в Петербурге было совершено покушение на Беляева. Получив пять пуль, он выжил (сообщение «Коммерсанта» от 31.03.95 о его смерти не соответствует действительности), но двое его телохранителей, один из которых ранее воевал в Боснии, действительно погибли. **** Сербы и мусульмане — это их самоназвание, оно же официальное наименование, хотя корректней было бы называть их — сербы-православные и сербы-мусульмане. История происхождения этно-социальной группы мусульман, выделенной в 1971 году в самостоятельную нацию по религиозному принципу, равно как и причин вооруженного конфликта, слишком сложна для этой статьи.