Военные инновации в авторитарном государстве – российские силы специального назначения. Часть 4.

Перевод Центра АСТ


Армейский спецназ (с) Пресс-служба Министерства обороны Российской Федерации / Вадим Савицкий


Новые идеи и гражданская инициатива

Одним из способов получения новых идей для военных инноваций является следование опыту других стран в форме его изучения или копирования. Когда начальник Генштаба генерал Валерий Герасимов в марте 2013 года объявил о создании КСиСО, он прямо ссылался на западный тренд в качестве обоснования. Кроме того, согласно Алексею Никольскому, идея создания КСиСО исходила от прежнего начальника Генштаба генерала Николая Макарова, который детально изучил опыт США и Германии в области специальных операций.62 Принимая во внимание официальные и неофициальные свидетельства, можно с высокой степенью уверенности утверждать, что подражание стало одним из побудительных мотивов реформы российских войск (сил) специального назначения. Тем не менее, идеи сами по себе в политику не превращаются. Они не могут возыметь действия, если нет лидеров, готовых потратить на это ресурсы и принять на себя соответствующие риски.

Когда в 2007 году Анатолий Сердюков был назначен министром обороны, он пришел к руководству военным ведомством при полной политической поддержке президента, не имея в прошлом отношения к армии. Последнее, вероятно, было одной из главных причин, в силу которых выбор пал именно на него. Таким образом, Сердюков оказалася в состоянии бросить вызов ментальности холодной войны и корыстным интересам офицерского корпуса в такой степени, в какой не имел возможности ни один из его предшественников в постсоветский период. Большинством наблюдателей сходятся во мнении, что вся военная реформа, в том числе и реформа войск специального назначения, есть классический пример реорганизации, навязанной значительной части несогласных военных.63

В этом свете, создание КСиСО может стать наиболее ярким примером применения гражданско-военной модели. Новая структура с самого начала рассматривалась, как «личный спецназ Сердюкова».64Инициатива министра здесь иллюстрирует общую историческую тенденцию в отношениях между политическими лидерами и силами специальных операций. По мнению Дерека Леберта (Derek Leebaert), «многие политические лидеры тянутся к этой своего рода элите и испытывают гордость от осознания собственного покровительства тем слоям военной культуры, которые так раздражают высшее командование»65.

Скрупулезное исследование Козловым внутренних процессов, протекавших в спецназе ГРУ в 1999-2010 годах, показывает, что голоса ряда офицеров, выступавших за реформу войск специального назначения, не были услышаны руководством ГРУ. Например, генерал Тишин и полковник Квачков предлагали сформировать в России нечто наподобие Командованию сил специальных операций (SOCOM) в США. Однако эта инициатива была без какого бы то ни было обсуждения категорически отвергнута тогдашним руководителем ГРУ генералом Валентином Корабельниковым.66Таким образом, реформа российских войск специального назначения выглядит почти что как пример из учебника по военно-инновационной деятельности, описанный военно-гражданской моделью Барри Позена.67Сначала структура подавила несколько попыток реформации изнутри, после чего ей пришлось смириться с реформированием извне, проводимым по прямому указанию политического руководства страны. При этом последнее опиралось на немногочисленных – и до настоящего времени остающихся в тени – офицеров-реформатов с незаурядным мышлением. Согласно Позену, сотрудничество с такими нестандартно мыслящими офицерами является одним из способов, с помощью которых политическое руководство может «преодолеть собственный недостаток знаний в военной области, равно как и обойти бюрократические интриги реформируемой военной организации»68.

Можно интуитивно предположить, что гражданско-военная модель будет менее актуальной в условиях недемократических режимов. Значительная часть теоретической литературы по авторитарным моделям управления затрагивает проблематику политического, а подчас и физического выживания лидера.69Принуждение военных к совершению того, чего они делать не хотят, должно в этом контексте быть весьма рискованным шагом. Следовательно, практическая применимость гражданско-военной модели в обосновании военных инноваций в недемократических режимах зависит от наличия дополнительного, и, вероятно, обязательного условия, а именно – наличия у политического руководства некоего силового инструмента, который может нивелировать потенциальную угрозу, исходящую от военных. Одним из таких инструментов могут быть спецслужбы государства. Их наличие и численный состав, наряду с бóльшей свободой действий авторитарных лидеров по сравнению с лидерами демократическими70, может придать гражданско-военной модели особенную актуальность для недемократического контекста. «Бóльшая свобода действий» означает в данном случае, что в авторитарных системах политическое руководство часто не обременено ни верховенством права, ни подотчетностью демократическим институтам.

Например, чтобы пресечь их деятельность офицеров, которые рискнут противостоять политическому лидеру, можно организовать служебное расследование их деятельности и даже подвергнуть их судебному преследованию за несовершенные преступления. В период нахождения Путина у власти ряд армейских офицеров получил тюремные сроки, при этом, по крайней мере, в отношении некоторых из них вызывают сомнения, была ли преступная деятельность реальной причиной их отправки за решетку. Одним из таких людей является полковник Владимир Сабатовский. Он был заместителем командующего Военно-транспортной авиацией ВВС России, был представлен к званию генерал-майора, но в 2009 году оказался приговоренным к трем годам тюремного заключения и выплате 6 млн рублей штрафа. Согласно одному источнику, это случилось в значительной степени потому, что он помешал нескольким высокопоставленным офицерам ФСБ распродавать земли минобороны и присваивать прибыль от сделок.71Таким образом военная оппозиция гражданским инновационным инициативам в недемократических условиях, вероятно, будет более рискованной в личном плане, чем в условиях демократии.

Вдобавок, помимо разной степени личного риска, существует еще и вопрос относительного институционального сопротивления. По мнению военного обозревателя Золтана Барани (Zoltan Barany), специализирующегося на России, российское военное ведомство обладало значительным политическим влиянием в 90-е годы минувшего столетия.72Следовательно, реформы, подобные тем, что являются предметом настоящего исследования, вероятно, было бы гораздо сложнее инициировать в то время. Кроме того, в тот период были сильнее верховенство закона и подотчетность демократическим институтам. Однако с приходом к власти президента Путина в 2000 году ситуация начала меняться. В стремлении обуздать политический голос военных он действовал стремительно. Первым шагом стала расстановка доверенных людей из ФСБ и МВД на руководящие должности в министерстве обороны. Одновременно в большинстве войсковых частей появились представители ФСБ, ставшие элементами системы под названием «Органы безопасности в войсках». Их встретили весьма прохладно и очень скоро стали рассматриваться как шпионов ФСБ в военном ведомстве. Путин также существенно увеличил объем финансирование ФСБ.73Все ведомства, решающие задачи обеспечения национальной безопасности, в том числе и военное, при Путине стали получать больше денег, однако, по крайней мере, до 2011 года, увеличение финансирования ФСБ шло более высокими темпами, чем в случае министерства обороны.74Кроме того, очевидным является тот факт, что вооруженные силы по-прежнему намного мощнее в военном плане, чем ФСБ, и представляют собой структуру, созданную и подготовленную для борьбы с внешней угрозой. Военные не претендуют на участие во внутриполитической борьбе за власть; здесь ФСБ гораздо в большей степени играет на своем поле.

Возможно, поэтому к началу военных реформ в 2008 году Путин как правитель существенно меньше рисковал, навязывая военным нежелательные перемены. ГРУ, несмотря на ощутимую горечь, по большей части согласилось с реформой российских войск специального назначения. Единственным важным исключением стало публичное выражение военнослужащими бердской 64-й бригады СпН Сибирского военного округа своего несогласия с решением о расформировании части. Бердские спецназовцы также публично требовали отставки Сердюкова.75Подобные акции протеста среди военнослужащих в России были и остаются в равной незаконными и крайне редкими. Политическое руководство, по-видимому, весьма негативно отнеслось к этой манифестации недовольства военных. При этом нельзя не отметить, что несмотря на то, что все знали, что Сердюков действует при полной поддержке Путина, протесты не были направлены против президента.


Армейский спецназ (с) Пресс-служба Министерства обороны Российской Федерации / Вадим Савицкий

Заключение

Реформы Сердюкова, запущенные в 2008 году, существенно изменили российские войска (силы) специального назначения и их организационную структуру. Наиболее значительными последствиями реформ стали закат величия спецназа ГРУ и создание в 2013 году КСиСО. Обосновывая реформу войск (сил) специального назначения, российские власти открыто отсылают к зарубежному опыту как источнику вдохновения.

Исходя из эмпирических данных, представленных в настоящем исследовании, представляется справедливым утверждать, что реформа российских войск (сил) специального назначения представляет собой пример военной инновации. Несмотря на то, что деструктивность реформ в силу сокращения численного состава спецназа ГРУ, возможно, была преувеличена, а решение о его переподчинении ОСК было пересмотрено в 2013 году, российские войска (силы) специального назначения претерпели изменения в организационной структуре и способах действия на поле боя вполне достаточные, чтобы считать это военной инновацией.

ГРУ, которое некогда было первым инструментом, из тех, что имелись в руках военно-политического руководства страны для решения особо трудных задач, уже не играет более этой роли. Вместо этого его функции в военное время теперь сведены в основном к специальной разведке. Вновь созданное КСиСО взяло на себя большую часть ответственности за выполнение задач диверсионных специальных действий. Эта структура гораздо более похожа на современные западные силы специальных операций, нежели спецназ ГРУ во все времена своего существования.

С точки зрения конфликта ведомственных интересов и осмысления наработанного опыта, можно отчасти считать реформу результатом борьбы между ГРУ и отдельными видами вооруженных сил, а также между ГРУ и ФСБ. Кроме того, историческое деление ГРУ на специальную и агентурную разведки, по-видимому, снизило резистентность ГРУ давлению реформ.

Далее, с точки зрения новых идей и гражданской инициативы, создание КСиСО явно упоминалось как следование международному (т.е. западному) тренду. Последний пункт, однако, как было показано выше, не означает, что российские силы специальных операций стали в каком-либо смысле точной копией западных аналогов. Кроме того, среди обозревателей бытует мнение, что реформа Сердюкова была в значительной степени инициативой, навязанной гражданскими выражающим недовольство и испытывающим нерешительность военным. Действительно, за переменами стояли немногочисленные представители военного ведомства и, в частности, начальник Генштаба генерал Макаров, однако это вполне вписывается в гражданско-военную модель Позена, которая подчеркивает гражданскую инициативу, но одновременно предусматривает важную роль «офицеров-реформаторов».

Приведенный в настоящем исследовании фактический материал свидетельствует о том, что справедливое в отношении целого (военная реформа) справедливо и в отношении частного (реформа войск специального назначения). ГРУ, как структура, явило ограниченную готовность к самореформированию перед грядущими переменами. Ряд попыток реформировать систему изнутри были в целом отклонены руководством ГРУ, которое не симпатизировало созданию КСиСО. Таким образом, не подлежит сомнению тот факт, что реформы исходили извне.

Заключительным суждением в настоящем исследовании является то, что решающая роль гражданской инициативы в процессе военной инновации в случае России была усилена авторитарным характером политического режима. Бóльшая свобода действий, присущая авторитарным режимам, и наличие в системе других силовых ведомств, которое минимизировали вероятность сопротивления реформам со стороны военных, заложили фундамент реформ в точном соответствии с гражданско-военной моделью. Путин сумел инициировать и реализовать одну из самых радикальных реформ в истории России на фоне сравнительно небольшого сопротивления, которая среди всего прочего имела следствием военную инновацию в российских войсках (силах) специального назначения.