От Конго до Йемена, от Биафры до Бенина, от Анголы до Коморских островов они всегда были неотъемлемой частью всех тайных войн и грязных операций. Наемные головорезы, «крестоносцы» Запада, они оправдывают свое прозвище — «псы войны». К счастью, они гораздо чаще оказываются без работы, чем бывают в бою, потому что и в бизнесе уничтожения существует своеобразная конкуренция и бывают периоды, когда спрос падает.
Завтра они могут вновь оказаться в Катанге, которая теперь называется Шабой. Сегодня пятьдесят из них свергли на Коморских островах тот самый режим, установить который они помогли три года назад. Более того, один из наемников-ветеранов, Боб Денар, участвовавший в боевых действиях в Катанге и Йемене, под именем полковника Саида Мустафы Маджу стал членом политико-военного директората, правящего страной.
Еще вчера шестьдесят завербованных Бобом Денаром в Париже и Лионе головорезов сражались в Родезии бок о бок с солдатами Яна Смита против партизан-националистов. Они нанялись за 6000 франков в месяц. В начале июня все они возвратились во Францию, потому что им платили не более 2000 франков. Французское подразделение в родезийской армии было расформировано.
Большая часть наемников, входивших в это подразделение, сейчас находится в Париже и ищет новых контрактов. Один из них — мы будем называть его X. — рассказывает в приведенном ниже интервью кое-что о своих похождениях в Родезии и разоблачает характер войны, ведущейся защитниками одного из последних бастионов белых в Африке против партизан-националистов.
Б. Расскажите для начала, почему вы согласились дать это интервью.
X. Потому что там, в Родезии, происходили вещи, которые мне не по нутру. Быть наемником — это профессия. Быть полицейским — другая. А убивать мирных жителей — третья. Что касается меня, я верю, когда мне дают слово. Но парни Боба Денара не держат своего слова. Им наплевать на нас. Нам действительно приходилось чуть ли не платить из своего кармана. Я не прощаю таких вещей.
Б. Значит, поэтому вы и возвратились во Францию?
X. Да. Хотя, впрочем, это не совсем точно. Когда приходится сидеть в засадах и бить прикладом в лицо людей, которые являются такими же мятежниками, как ты сам, то через некоторое время поневоле начинаешь задумываться. В глубине души я был, пожалуй, скорее на стороне этих людей, чем на стороне белых родезийцев.
Б. Значит, для вас с этим покончено?
X. С Родезией и Денаром — да. А с войной — нет. Тут дело иное. Я просто не умею ничего другого. А кроме того, в Париже, если говорить откровенно, ничего не происходит. Конечно, я могу найти какую-нибудь случайную работу за 2500 или 3000 франков, но меня это не интересует. Я не хочу заниматься нудными делами в двадцать шесть лет. Поэтому, если кто-нибудь предложит мне новое дело, я безусловно соглашусь. Ведь всегда что-нибудь готовится, а мы знаем друг друга и быстро узнаем, где идет заварушка.
Б. Как вас завербовали в Родезию?
X. Я служил в армии и как раз закончил четвертый год службы в парашютном полку 11-й дивизии легкой пехоты. Это был 6-й парашютный полк морской пехоты. Мне не хотелось проходить курсы, чтобы стать унтер-офицером. Я не люблю учиться на курсах и сдавать экзамены. И я не хотел быть всю жизнь простым солдатом или унтер-офицером. Поэтому я расстался с армией и перебивался случайными заработками. Я работал в частных компаниях, занимающихся обеспечением безопасности. Работал в качестве телохранителя в политических партиях, находящихся у власти.
Знаете, после службы в парашютных частях сразу же попадаешь по рекомендации некоторых офицеров к старым друзьям, к ветеранам. Мы все оказываемся в конечном счете в одних и тех же местах. Несколько моих друзей, уволившихся из армии примерно в то же время, что и я, были телохранителями Жискара в 1974 году (во время президентских выборов).
Меня завербовали в ноябре 1977 года. Я искал работу и говорил об этом всем. Тогда со мной и связался один парень, как и я, бывший парашютист. Он работал на Боба Денара. Он сказал мне, что кое-что наклевывается и что мне надо встретиться с заместителем Денара, Роже Б., ветераном Иностранного легиона, воевавшим в Индокитае. В то время Роже Б. работал в компании, специализировавшейся на зарубежном бизнесе; ее контора находилась на улице Башомон во втором округе Парижа.
Он назначил встречу в ресторанчике около Бастилии, хозяином которого был корсиканец по имени Ксавье, также из парашютистов, воевавших в Индокитае. Я пришел, Роже Б. сказал мне: «Мы подрядились сделать кое-что в Индийском океане, но вербовка уже закончена. Тебе не повезло, потому что там было по 10 тыс. франков на брата и постоянная работа. Но, если хочешь, я подыщу тебе что-нибудь. Во всяком случае это будет хорошая тренировка для дальнейшего». Он дал мне номер телефона и имя: Мишель Д.
Я связался с Мишелем Д. Тот прямо и откровенно рассказал о характере работы, о деньгах говорил меньше. Раньше он был наемником в Анголе, воевал за УНИТА. Он сказал, что работа заключается в службе во французском подразделении родезийской армии. Оклад должен был составлять от 800 до 1000 родезийских долларов в месяц в зависимости от семейного положения (примерно 5600—7000 франков в месяц). Каждому сразу же начисляют три года выслуги независимо от звания, которое ты имел во французской армии. Кроме того, предполагалось, что будет денежная надбавка за участие в боевых операциях.
В действительности же — я это одна из причин того, что дело обернулось плохо, — мы получали не более 245 родезийских долларов в месяц (примерно 1700 франков), и даже эта сумма выплачивалась нам в неконвертируемых родезийских долларах.
А работа наша заключалась в следующем: «очень агрессивные» операции на восточном фронте, вдоль границы с Мозамбиком, иногда даже с проникновением на мозамбикскую территорию. Предполагалось, что из нас составят французский батальон, но людей никогда не набиралось и на роту, потому что было нас около шестидесяти.
Б. И каждый в этом батальоне был завербован таким же образом, как и вы?
X. Нет, не совсем так. Часть была завербована с помо-щью объявлений в газетах. В октябре 1977 года «Франс су-ар» опубликовала объявление о «перспективной работе за границей»; приглашались кандидаты «не моложе 22 лет, предпочтительно из бывших унтер-офицеров».
В объявлении указывался номер телефона. Это был телефон группы владельцев крупного комплекса жилых домов в пятнадцатом округе Парижа, близ Версальских ворот. В действительности же, позвонив по этому номеру, вы попадали на начальника охраны этого комплекса. Это был Мишель Д., участник войны в Анголе. В Лионе репортеры «Пуэн дю жур» провели расследование после того, как в «Прогре» 17 ноября появилось подобное объявление. Они дознались, какие предложения делал вербовщик, и это заставило срочно перенести деятельность всей сети в Швейцарию. Между прочим, я тоже уезжал через Швейцарию.
Наконец, была третья группа, осуществлявшая вербовку через ассоциацию парашютистов-ветеранов. Это ассоциация, которая организует торжественный обед в день святого Михаила — покровителя парашютистов и помогает ветеранам поддерживать связи между собой. В здании ассоциации есть кафетерий, где можно поесть, поговорить о прошлом и услышать последние новости. В ассоциации есть картотека членов, в которой роются, когда какой-нибудь «друг» ищет парней, не боящихся пальбы, для избирательных кампаний или штрейкбрехерства.
Б. Вам нужны были визы или паспорта?
X. Все шло очень гладко. Мишель Д. получил визы для нас в посольстве ЮАР через сутки. Он был знаком с одним из сотрудников посольства, поэтому все делалось быстро. Я доехал до Цюриха поездом, а оттуда мы вылетели на самолете южноафриканской авиакомпании. Билеты, купленные для нас Мишелем Д. в Швейцарии, были оформлены таким образом, что мы не могли перепродать их или получить обратно деньги. Так мы попали в Йоханнесбург, а оттуда полетели в Солсбери.
В аэропорту нас ждали военные машины. Они принадлежали 1-му полку легкой пехоты. Нас отвезли на полковую базу в Крэмборне, расположенную между аэропортом и городом. Это была огромная база, отделенная от дороги полосой деревьев, скрывавших здания.
Я помню наш приезд туда, как будто это было вчера. На воротах, рядом с забором, была большая полковая эмблемма: голова носорога; немного дальше стоял китайский тяжелый пулемет, захваченный у партизан и тщательно выкрашенный в черный цвет. Центральная аллея — широкая и безупречно чистая. Справа от нее находились полицейский участок, гауптвахта, места для стоянки грузовиков и танков; слева — различные жилые здания и бассейн. Все содержалось в идеальном порядке . Далее было расположено огромное учебное поле. За ним высились казармы для коммандос 1-го полка легкой пехоты, в каждой казарме размещалась одна группа.
Все проезды были обсажены деревьями. В лагере имелись большие футбольные поля, стрельбища, учебные городки с макетами фюзеляжей вертолетов, на которых нас учили, как надо выпрыгивать при высадке. Штыковому бою нас обучали на чучелах. Казармы для французов располагались в дальнем углу лагеря. Они были самыми грязными. В каждой казарме — пятнадцать коек, никаких противомоскитных сеток и минимум удобств. Некоторые из нас вывесили французские флаги.
На следующий день нам выдали обмундирование: два комплекта маскировочных костюмов, теплую длинную куртку, снаряжение, магазины с патронами, три пары сапог, спортивный костюм, нижнее белье, свитер, куртку на теплой подкладке, две пилотки. Никаких стальных шлемов. Их нам выдали позже. Они выглядели точно так же, как французские, но я не обнаружил на них никаких маркировок. Еще нам выдали по справочнику — своего рода наставление по ориентированию в буше, по бельгийскому автомату FAC, а также краску и приказали в целях маскировки нанести зеленые полосы на автоматах и сапогах из брезента с совершенно плоскими резиновыми подошвами. Мы должны были маскироваться. Нам выдали и по берету — это были зеленые береты, похожие на береты родезийских солдат, но под родезийской эмблемой прятался небольшой ромб с полосками цветов французского флага — красной, белой и синей. Затем мы очень быстро прошли медицинский осмотр и в течение двух-трех дней бегали трусцой или играли в спортивные игры, чтобы войти в форму.