Оригинал взят у ![]()
bigfatcat19в Московские воины в сравнении с немецкими рыцарями...
bigfatcat19в Московские воины в сравнении с немецкими рыцарями......или за что их так оклеветал Герберштейн.
Данный пост является в некотором роде продолжением вот этого. Я постараюсь рассмотреть также один из основных источников о русском войске начала 16-го века - "Записки о Московии" Сигизмунда фон Герберштейна и попытаюсь объяснить, почему считаю этот текст важнейшим свидетельством о состоянии армии Великого Княжества Московского в описываемый период.
Для начала надо сказать несколько слов о личности Сигизмунда фон Герберштейна. Наш герой родился в 1486 году в Виппахе, Герцогство Крайи (современное - Краньска Войводина в Словакии) в знатном немецком роду. Его предкам принадлежал замок Герберштейн, к тому времени уже 200 лет находившийся в собственности семьи. Сигизмунд рано проявил способности к языкам, и в юности выучил словенский язык, что сильно помогло ему в дальнейшем, хотя и навлекло насмешки сверстников. В тринадцать лет он поступил в Венский университет и получил степень бакалавра. В 1506 году Сигизмунд поступил на военную службу в качестве одного из командиров в армии императора Максимиллиана I:
![]()
Император в это время воевал с Венгрией, причиной было желание достойного государя женить своего внука Фердинанда на Анне - дочери венгерского короля Владислава. Естественно, с дальним прицелом на присоединение Венгрии к Империи. Молодой офицер отлично проявил себя в нескольких сражениях. В 1508 году он сумел организовать успешную доставку провианта в крепость Маран, а также разгромил на вылазке целый отряд венецианцев. За этот подвиг Герберштейн был возведен в рыцарское достоинство лично императором. Таким образом, мы можем с уверенностью утверждать, что Герберштейн прекрасно разбирался в военном деле, видел имперскую армию в бою и знал, на что она способна.
По окончании военной службы Сигизмунд начал делать гражданскую карьеру. Он пользовался расположением императора и в 1515 году стал членом Имперского Совета - парламента Священной Римской Империи. Уже в 1516 году он получил первое дипломатическое задание: датский Король Кристиан II при живой жене (внучке Максимиллиана) затеял связь с какой-то трактирной девкой. Герберштейн должен был убедить короля, что так поступать нехорошо. Дипломат сумел добиться аудиенции и даже заслужил расположение вздорного и гневливого короля, но примирить Кристиана с женой ему не удалось. Однако при исполнении этой безнадежной миссии молодой дипломат проявил твердость, настойчивость и умение вести диалог с самым непредсказуемым и опасным собеседником, поэтому Максимиллиан с пониманием отнесся к его неудаче и не стал удалять от двора. Тем более, что у императора было новое задание для многообещающего дипломата.
В конце 1516 года Максимиллиан отправил большое посольство на восток. Во главе дипломатической миссии стоял наш герой. Первым заданием для Герберштейна было представить польскому королю его невесту принцессу Бону Сфорцу. Здесь все прошло отлично. Далее путь посольства лежал в Москву. Задание императора было весьма сложным: каким-нибудь образом примирить Москву и Вильно, одновременно слегка пошатнуть наметившийся русско-датский и русско-ливонский союз, и вообще направить русских против татар и турок, потому что оные турки весьма активно продвигались на Балканы и уже начали угрожать Австрии.
Про результаты посольства я тут рассказывать не буду, кто захочет - может поднять материал сам. Нам интересно описание русского войска, его боевых качеств и вооружения, данные Герберштейном. Я не буду набивать текст из своего экземпляра двухтомника, просто приведу кусок с востлита (там, правда, издание 1988 года).
![]()
Начнем с описания основного рода войск - кавалерии:
Лошади у них маленькие, холощенные, не подкованы; узда самая легкая (сидят они так низко, что колени их почти сходятся над седлом); седла (маленькие и) приспособлены с таким расчетом, что всадники могут безо всякого труда поворачиваться во все стороны и стрелять из лука. Сидя на лошади, они так подтягивают ноги, что совсем не способны выдержать достаточно сильного удара [копья или стрелы]. К шпорам прибегают весьма немногие, а большинство пользуется плеткой, которая всегда висит на мизинце правой руки, так что в любой момент, когда нужно, они могут схватить ее и пустить в ход, а если дело опять дойдет до оружия (лука или сабли, которой они, впрочем, по их собственным словам, пользуются весьма редко), то они оставляют плетку и она свободно свисает с руки.
Обыкновенное их оружие — лук, стрелы, топор (копье) и палка [наподобие (римского) цеста (coestus)], которая по-русски называется кистень (kesteni), а по-польски — бассалык (bassalick) (Это в две пяди (Spanne) деревянная рукоять, к которой прибит крепкий ремень, а на его конце привязан кусок меди, железа или оленьего рога; ремень также длиной почти в полторы пяди.) Саблю употребляют те, кто [познатнее и] побогаче. Продолговатые (НГ кривые) кинжалы, висящие, как ножи (НГ вместе с другими кинжалами на правом боку), спрятаны в ножнах до такой степени глубоко, что с трудом можно добраться до верхней части рукояти и схватить ее в случае надобности (НГ тыльная сторона их значительно толще, чем у хлебного ножа.). Далее, повод узды у них в употреблении длинный, с дырочкой на конце; они привязывают его к (одному из) пальцев левой руки, чтобы можно было схватить лук и, натянув его, выстрелить (не выпуская повода). Хотя они держат в руках узду, лук, саблю, стрелу и плеть одновременно, однако ловко и без всякого затруднения умеют пользоваться ими.
Некоторые из более знатных носят панцирь, латы, сделанные искусно, как будто из чешуи, и наручи (похожий на coraczin); весьма у немногих есть шлем [заостренный кверху наподобие пирамиды].
Некоторые носят шелковое платье, подбитое войлоком, для защиты от всяких ударов (оно может задержать обычную стрелу); употребляют они и копья (Лошади их держат голову низко; они весьма неприхотливы и выносливы.).
Данный перевод представляет собой реконструированный на основе нескольких немецких и латинских изданий текст (первое латинское издание "Записок о Московии" вышло в 1549 году - за девять лет до начала Ливонской войны и через 32 года после миссии). Как видно из текста, Герберштейн весьма подробно описал русских поместных воинов так, как он мог их видеть лично. Следует, однако, сделать ряд замечаний. Герберштейн не видел русское войско в бою или на походе. Он мог видеть русских дворян на службе в столице, конвойных во время путешествия от границы к Москве, возможно, наблюдал сборы русского войска в поход на южную границу. Во всех этих случаях русские воины вряд ли надевали полный комплект доспехов - во-первых, это заметный груз, во-вторых, доспехи подвергаются воздействию влаги, что вредно как стальным панцырям (кольчугам из расплющенных колец), так и набивным тегиляям. Разумеется, Герберштейн беседовал с русскими высокопоставленными воинами (а в Литве - и с их противниками), также, судя по всему, для него организовали какие-то показательные выступления, в которых он мог наблюдать московитское искусство управления конем, стрельбы и владения саблей. Надо сказать, что Герберштейн имел возможность сравнить русских с их главным противником на западе:
Если им откуда-нибудь грозит война и они должны защищать свое достояние против врага, то они являются на призыв с великой пышностью, более для бахвальства, чем на войну, а по окончании сборов тут же рассеиваются. Те же, кто останутся, отсылают домой лучших лошадей и платье, с которыми они записывались, и следуют за начальником (dux,-), с немногими (другими), как бы по принуждению. А магнаты (magnates), обязанные посылать за свой счет на войну определенное количество воинов, откупаются у начальника деньгами и остаются дома (Если им предстоит поход, то они, изрядно снарядившись, быстро собираются в назначенном месте, но как только дело доходит до выступления (из лагеря), один за другим являются к начальнику, придумывая всевозможные отговорки, откупаясь у начальника деньгами, и остаются дома. Все ложится на плечи бедняков и слуг. Но даже если кто и отправляется (в поход), то лучших лошадей и снаряжение он отсылает домой.); и это совершенно не считается бесчестьем, так что предводители и начальники войска велят всенародно объявлять в сеймах и в лагере, что если кто пожелает откупиться [наличными] деньгами, то может освободиться (от службы) и вернуться домой.
...
Этот народ носит длинное платье; вооружены они луками, как татары, и копьем (hasta, Spiess oder Copien) со щитом (а также саблей), как венгры. Лошади у них хорошие, причем холощеные, и без железных подков; уздечка легкая.
...
Ближайшая к Литве область — Жемайтия... Это люди смелые [и хорошие воины]. В бою они пользуются панцирем и прочим разнообразным вооружением, главным же образом копьем [причем короче обыкновенного], как у охотников (оно служит оружием и для всадников.). Лошади у них так малы, что прямо не верится, как могут они (под (седлом) таких тяжелых людей) выполнять столько работ: они служат и [на войне] в походах, и [дома] для обработки полей.
Как видим, для литвинов у Герберштейна нашлось, пожалуй, даже меньше добрых слов, чем для русских, которых он описал значительно более подробно. Некоторое восхищение вызвали собственно этнические литовцы, но и то, скорее, ростом и храбростью, чем военными качествами. У русской армии, Герберштейн, впрочем, отметил еще одно важное качество - выносливость:
Разбивая стан, они выбирают место попросторнее, где более знатные устанавливают палатки, прочие же втыкают в землю прутья в виде дуги и покрывают плащами (епанчами (iapantze), как называются у них плащи), чтобы прятать туда седла, луки и остальное в этом роде и чтобы (самим) защититься от дождя Лошадей они выгоняют пастись [из-за чего их палатки бывают расставлены одна от другой очень далеко; они не укрепляют их ни повозками, ни рвом, ни другой какой преградой, разве что от природы это место окажется укреплено лесом, реками или болотами].
Пожалуй, кое-кому покажется удивительным, что они содержат себя и своих (людей) на столь скудное жалованье и притом, как я сказал выше, столь долгое время. Поэтому я вкратце расскажу об их бережливости и воздержанности. Тот, у кого есть шесть лошадей, а иногда и больше, пользуется в качестве подъемной или вьючной только одной из них, на которой везет необходимое для жизни. Это прежде всего толченое просо в мешке длиной в две-три пяди (palma, Span), потом восемь-десять фунтов соленой свинины; есть у него в мешке и соль, притом, если он богат, смешанная с перцем. Кроме того, каждый носит с собой (сзади на поясе) топор, огниво, котелки или медный чан, и если он случайно попадет туда, где не найдется ни плодов, ни чесноку, ни луку, ни дичи, то разводит огонь, наполняет чан водой, бросает в него полную ложку проса, добавляет соли и варит; довольствуясь такой пищей, живут и господин, и рабы. Впрочем, если господин слишком уж проголодается, то истребляет все это сам, так что рабы имеют, таким образом, иногда отличный случай попоститься целых два или три дня. Если же господин пожелает роскошного пира, то он прибавляет маленький кусочек свинины. Я говорю это не о знати, а о людях среднего достатка.
Для Герберштейна, который, как мы помним, во время войны был, что называется, помимо прочего, специалистом по логистике и офицером снабжения, такое умение обходиться без огромных провиантских обозов кажется удивительным и, пожалуй, полезным. Тем более, что как он отмечает в другом месте, московиты отличаются физической мощью, т. е. подобная диета не сказывается на их физической силе. Определенная ирония в описании свидетельствует не о презрении к русским, а об общем складе характера нашего героя - точно так же насмешливо он описывает литовское войско, которому, пожалуй, досталось даже больше.
Однако, умение обходиться без еды не заменяет умения воевать. Отдавая должное храбрости русских, имперский офицер (в отставке) отмечает их полное неумение вести упорядоченный бой:
В сражениях они никогда не употребляли пехоты и пушек, ибо все, что они делают, нападают ли на врага, преследуют ли его или бегут от него, они совершают внезапно и быстро [и поэтому ни пехота, ни пушки не могут поспеть за ними].
...
При первом столкновении они нападают на врага весьма храбро, но долго не выдерживают, как бы придерживаясь правила: “Бегите или побежим мы”.
...
Города они редко захватывают штурмом и после сильного натиска; у них более в обычае принуждать людей к сдаче продолжительной [116] осадой, голодом или изменой. Хотя Василий, осадив Смоленск, громил его, подведя пушки, которые отчасти привез с собой из Москвы, а отчасти отлил там во время осады, однако он ничего не добился (НГ Отступая, он велел взорвать пушки, а обломки увезти с собой.).
...
Я не говорю уже о том, что московиты, по-видимому, не делают различия между разными пушками, или, говоря вернее, между их назначением]. Они не знают, когда надо пускать в дело большие орудия, которыми разрушаются стены, или меньшие, которые разрушают вражеский строй и останавливают его натиск.
Данные отрывки, в общем, очень точно описывают состояние русского войска на начало 16-го века. В русской армии отсутствует регулярная пехота - ее роль исполняют мобилизуемые по городам перед походом пищальники. Московские воины действительно не умеют правильно применять артиллерию, они могут взять на осаду города "тюфяки" - картечницы, назначение которых - отражать штурмы, не применяют полевые орудия и не умеют правильно расставить осадные большие пушки. Интересно, что к середине 16-го века это отставание было в какой-то степени преодолено: появилась и почти регулярная пехота, и передвижные укрепления, и хорошо обученный и подготовленный наряд, но Герберштейн не включил всю эту информацию в переиздание. Скорее всего, ему просто ничего не было известно о том, как изменилось московское войско, он пользовался своими записями тридцатилетней давности.
Впрочем, русскую конницу он тоже оценил невысоко, и на это есть вполне адекватная причина. Герберштейн сравнивал русскую кавалерию с той, которую он видел на полях сражений, когда служил под знаменами Максимиллиана и которую, вполне возможно, сам водил в бой. Европейская тяжелая конница к началу 16-го века достигает пика своего развития. Тяжеловооруженный всадник на бронированном коне (в имперской армии далеко не все эти дворяне были рыцарями, рыцарское достоинство надо было заслужить) представлял собой высокоэффективную боевую машину, способную решать разнообразные задачи:
![]()
![]()
![]()
Основными, естественно, являлись уничтожение вражеской кавалерии и пролом строя пехоты после того, как по нему нанесет удар полевая артиллерия. Более того, в армии Максимиллиана, император добивался от своих рыцарей (в данном смысле слово употребляется в значении: "тяжеловооруженный всадник") умения действовать в пешем строю и в сотрудничестве с пехотой, для чего однажды не погнушался слезть с коня и промаршировать с пикой в рядах ландскнехтов. Помимо такой, "самой тяжелой" конницы в Германии и Италии получает широкое распространение конница в трехчетвертных доспехах на более легких конях без прикрытия:
![]()
Эти воины - более многочисленные, чем их сверхтяжелые коллеги, составляют вторую линию конницы при ударе, а также осуществляют преследование разбитого противника. Надо сказать, что создание подобных доспехов было бы невозможно без промышленной революции - в металлургии, в первую очередь. В пятнадцатом веке массовое применение механических молотов, новых способов термической обработки стали привели к тому, что высококачественное оружие и полноценный "белый" доспех из деталей сложной формы и сравнительно небольшой (1-1,2 мм) толщины перестают быть уникальными артефактами, доступными лишь самым богатым и знатным воинам.
Наблюдая русских воинов, Герберштейн пришел к выводу, что даже в самой лучшей своей экипировке:
![]()
![]()
...они не способны противостоять европейскому тяжелому кавалеристу. Умение стрелять из лука вряд ли поможет против прикрытой доспехами конницы. Авторы разной околохудожественной псевдолитературы любят описывать бои легкий лучников против тяжелых кавалеристов. Первые-де носятся вокруг вторых, осыпая стрелами, и рыцари многократно пораженные, на перераненных конях, изнемогают и гибнут. Перпендикулярный ответ, победа! При этом, однако, забывается, что даже монголы, которые специально обучались вести маневренный стрелковый бой, имели систему знаков и сигналов для управления на поле боя и несли луки, по мощности превосходящие все, имеющиеся на тот момент в мире, опасались по их собственным свидетельствам немецкой рыцарской конницы (по результатам всего лишь одного сражения, выигранного ими), а также ухитрились потерять сына Чингисхана в полевом бою с русской ратью при многократном численном превосходстве над последней. Русские же всадники не имели таких мощных луков, не обучались организованному бою во время больших облавных охот-учений, не имели жестокого устава и в любом случае уступали в умении стрелять людям, которые получали первый лук в четыре года и для которых умение стрелять означало возможность выжить (у монголов охота являлась одним из серьезных источников пищи). Русские стрелы не смогли бы поразить прикрытых доспехами коней и рыцарей. В ближнем бою московским воинам просто нечем было бы поразить противника. Русские клевцы и трехгранные кинжалы предназначались для поражения врага в мягком доспехе, булавы и шестоперы на деревянных рукоятях (иногда даже черешковые!) не предназначались для нанесения поражения врагам в сплошном "белом доспехе", сабли и секиры с полулунным лезвием также были бессильны против врага.
Косвенно это подтверждается ходом битвы под Оршей. Широко распространено мнение, что де известная картина:
![]()
...написана много позже события и представляет собой идеологический плакат во славу литовско-польского оружия. Однако если рассмотреть миниатюры из брошюры А. Крытского, написанной через год после битвы, мы увидим похожую картину:
![]()
Тяжелая конница - наемные польские хоругви копейщиков, выступает в центре, а на дальнем плане рыцари на бронированных конях громят русское войско в рукопашном бою. Русская конница, вынужденная вступить в ближний бой с европейской рыцарской конницей, потерпела жестокое поражение, воины литовского княжества, просто участвовали в добивании разрозненных рядов русских и преследовали бегущих.
Конечно, если русским удавалось реализовать значительное численное превосходство (количество рыцарей в полном вооружении редко превышало несколько сотен, а для Восточной Европы могло составлять сотню-две), дружным градом ударов со всех сторон удавалось свалить или, хотя бы, нейтрализовать и тяжеловооруженного противника:
...магистр прежде всего сообразно с обстоятельствами в немногих (словах) ободрил (своих), а затем, произведя залп из пушек, храбро напал на врага. При первом натиске ему удалось рассеять русских и обратить их в бегство. Но так как победители были слишком немногочисленны сравнительно с количеством врагов и к тому же обременены слишком тяжелым вооружением, так что не могли достаточно далеко преследовать врага, то московиты, поняв, в чем дело, и собравшись с духом, построились снова и решительно двинулись на пехоту Плеттенберга
...
...остатки с конницей (НГ Хотя конница неоднократно рассеивала и обращала в бегство московитов, но, будучи тяжеловооруженной, не могла преследовать легкого и многочисленного врага, а потому вернулась к пехоте, и они), не теряя строя, вернулись невредимы к своим.
Но при равных условиях в полевом бою русская конница могла только отступать перед подобным врагом. Герберштейн, одной из задач которого, по всей видимости, было оценить ценность московитов, как военного союзника, постарался отразить это в своем отчете.
PS: Что же касается фразы Герберштейна "...он (Великий князь)их гнетет жестоким рабством", относящейся к русскому военному сословию, следует помнить, что барон воевал и служил при дворе Максимиллиана - одного из демократичнейших правителей Европы того времени. Ему, получившему рыцарское звание от своего обожаемого императора, служившему ему не за страх, а за совесть, естественно, было дико видеть, как московский великий князь обращается со своими служилыми князьями и аристократами, формально, равными по положению Герберштейну. Он просто примерял подобное поведение к себе и приходил в ужас. Пусть некоторым утешением людям, оскорбленным этими словами, послужит то, что о литовцах и литвинах Сигизмунд отозвался даже хуже и буквально в тех же выражениях, правда, там подобному гнету подлежат только простолюдины: Со времен Витольда вплоть до наших дней они пребывают в столь жестоком рабстве, что приговоренного к смерти заставляют по приказу господина казнить самого себя и собственноручно себя вешать. Если же он вдруг откажется сделать это, то его жестоко высекут, бесчеловечно истерзают и все равно повесят. Вследствие такой строгости бывает, что [судья или назначенный для (разбора) дела начальник только пригрозит виновному], начни тот медлить, или просто скажет (ему только скажут): «Поспеши, господин гневается», как несчастный, опасаясь жесточайших побоев, кончает жизнь петлей.Московское царство, таким образом, даже предстает более демократичным: гнетут всех, и уж во всяком случае не заставляют вешаться.
Данный пост является в некотором роде продолжением вот этого. Я постараюсь рассмотреть также один из основных источников о русском войске начала 16-го века - "Записки о Московии" Сигизмунда фон Герберштейна и попытаюсь объяснить, почему считаю этот текст важнейшим свидетельством о состоянии армии Великого Княжества Московского в описываемый период.
Для начала надо сказать несколько слов о личности Сигизмунда фон Герберштейна. Наш герой родился в 1486 году в Виппахе, Герцогство Крайи (современное - Краньска Войводина в Словакии) в знатном немецком роду. Его предкам принадлежал замок Герберштейн, к тому времени уже 200 лет находившийся в собственности семьи. Сигизмунд рано проявил способности к языкам, и в юности выучил словенский язык, что сильно помогло ему в дальнейшем, хотя и навлекло насмешки сверстников. В тринадцать лет он поступил в Венский университет и получил степень бакалавра. В 1506 году Сигизмунд поступил на военную службу в качестве одного из командиров в армии императора Максимиллиана I:
Император в это время воевал с Венгрией, причиной было желание достойного государя женить своего внука Фердинанда на Анне - дочери венгерского короля Владислава. Естественно, с дальним прицелом на присоединение Венгрии к Империи. Молодой офицер отлично проявил себя в нескольких сражениях. В 1508 году он сумел организовать успешную доставку провианта в крепость Маран, а также разгромил на вылазке целый отряд венецианцев. За этот подвиг Герберштейн был возведен в рыцарское достоинство лично императором. Таким образом, мы можем с уверенностью утверждать, что Герберштейн прекрасно разбирался в военном деле, видел имперскую армию в бою и знал, на что она способна.
По окончании военной службы Сигизмунд начал делать гражданскую карьеру. Он пользовался расположением императора и в 1515 году стал членом Имперского Совета - парламента Священной Римской Империи. Уже в 1516 году он получил первое дипломатическое задание: датский Король Кристиан II при живой жене (внучке Максимиллиана) затеял связь с какой-то трактирной девкой. Герберштейн должен был убедить короля, что так поступать нехорошо. Дипломат сумел добиться аудиенции и даже заслужил расположение вздорного и гневливого короля, но примирить Кристиана с женой ему не удалось. Однако при исполнении этой безнадежной миссии молодой дипломат проявил твердость, настойчивость и умение вести диалог с самым непредсказуемым и опасным собеседником, поэтому Максимиллиан с пониманием отнесся к его неудаче и не стал удалять от двора. Тем более, что у императора было новое задание для многообещающего дипломата.
В конце 1516 года Максимиллиан отправил большое посольство на восток. Во главе дипломатической миссии стоял наш герой. Первым заданием для Герберштейна было представить польскому королю его невесту принцессу Бону Сфорцу. Здесь все прошло отлично. Далее путь посольства лежал в Москву. Задание императора было весьма сложным: каким-нибудь образом примирить Москву и Вильно, одновременно слегка пошатнуть наметившийся русско-датский и русско-ливонский союз, и вообще направить русских против татар и турок, потому что оные турки весьма активно продвигались на Балканы и уже начали угрожать Австрии.
Про результаты посольства я тут рассказывать не буду, кто захочет - может поднять материал сам. Нам интересно описание русского войска, его боевых качеств и вооружения, данные Герберштейном. Я не буду набивать текст из своего экземпляра двухтомника, просто приведу кусок с востлита (там, правда, издание 1988 года).
Начнем с описания основного рода войск - кавалерии:
Лошади у них маленькие, холощенные, не подкованы; узда самая легкая (сидят они так низко, что колени их почти сходятся над седлом); седла (маленькие и) приспособлены с таким расчетом, что всадники могут безо всякого труда поворачиваться во все стороны и стрелять из лука. Сидя на лошади, они так подтягивают ноги, что совсем не способны выдержать достаточно сильного удара [копья или стрелы]. К шпорам прибегают весьма немногие, а большинство пользуется плеткой, которая всегда висит на мизинце правой руки, так что в любой момент, когда нужно, они могут схватить ее и пустить в ход, а если дело опять дойдет до оружия (лука или сабли, которой они, впрочем, по их собственным словам, пользуются весьма редко), то они оставляют плетку и она свободно свисает с руки.
Обыкновенное их оружие — лук, стрелы, топор (копье) и палка [наподобие (римского) цеста (coestus)], которая по-русски называется кистень (kesteni), а по-польски — бассалык (bassalick) (Это в две пяди (Spanne) деревянная рукоять, к которой прибит крепкий ремень, а на его конце привязан кусок меди, железа или оленьего рога; ремень также длиной почти в полторы пяди.) Саблю употребляют те, кто [познатнее и] побогаче. Продолговатые (НГ кривые) кинжалы, висящие, как ножи (НГ вместе с другими кинжалами на правом боку), спрятаны в ножнах до такой степени глубоко, что с трудом можно добраться до верхней части рукояти и схватить ее в случае надобности (НГ тыльная сторона их значительно толще, чем у хлебного ножа.). Далее, повод узды у них в употреблении длинный, с дырочкой на конце; они привязывают его к (одному из) пальцев левой руки, чтобы можно было схватить лук и, натянув его, выстрелить (не выпуская повода). Хотя они держат в руках узду, лук, саблю, стрелу и плеть одновременно, однако ловко и без всякого затруднения умеют пользоваться ими.
Некоторые из более знатных носят панцирь, латы, сделанные искусно, как будто из чешуи, и наручи (похожий на coraczin); весьма у немногих есть шлем [заостренный кверху наподобие пирамиды].
Некоторые носят шелковое платье, подбитое войлоком, для защиты от всяких ударов (оно может задержать обычную стрелу); употребляют они и копья (Лошади их держат голову низко; они весьма неприхотливы и выносливы.).
Данный перевод представляет собой реконструированный на основе нескольких немецких и латинских изданий текст (первое латинское издание "Записок о Московии" вышло в 1549 году - за девять лет до начала Ливонской войны и через 32 года после миссии). Как видно из текста, Герберштейн весьма подробно описал русских поместных воинов так, как он мог их видеть лично. Следует, однако, сделать ряд замечаний. Герберштейн не видел русское войско в бою или на походе. Он мог видеть русских дворян на службе в столице, конвойных во время путешествия от границы к Москве, возможно, наблюдал сборы русского войска в поход на южную границу. Во всех этих случаях русские воины вряд ли надевали полный комплект доспехов - во-первых, это заметный груз, во-вторых, доспехи подвергаются воздействию влаги, что вредно как стальным панцырям (кольчугам из расплющенных колец), так и набивным тегиляям. Разумеется, Герберштейн беседовал с русскими высокопоставленными воинами (а в Литве - и с их противниками), также, судя по всему, для него организовали какие-то показательные выступления, в которых он мог наблюдать московитское искусство управления конем, стрельбы и владения саблей. Надо сказать, что Герберштейн имел возможность сравнить русских с их главным противником на западе:
Если им откуда-нибудь грозит война и они должны защищать свое достояние против врага, то они являются на призыв с великой пышностью, более для бахвальства, чем на войну, а по окончании сборов тут же рассеиваются. Те же, кто останутся, отсылают домой лучших лошадей и платье, с которыми они записывались, и следуют за начальником (dux,-), с немногими (другими), как бы по принуждению. А магнаты (magnates), обязанные посылать за свой счет на войну определенное количество воинов, откупаются у начальника деньгами и остаются дома (Если им предстоит поход, то они, изрядно снарядившись, быстро собираются в назначенном месте, но как только дело доходит до выступления (из лагеря), один за другим являются к начальнику, придумывая всевозможные отговорки, откупаясь у начальника деньгами, и остаются дома. Все ложится на плечи бедняков и слуг. Но даже если кто и отправляется (в поход), то лучших лошадей и снаряжение он отсылает домой.); и это совершенно не считается бесчестьем, так что предводители и начальники войска велят всенародно объявлять в сеймах и в лагере, что если кто пожелает откупиться [наличными] деньгами, то может освободиться (от службы) и вернуться домой.
...
Этот народ носит длинное платье; вооружены они луками, как татары, и копьем (hasta, Spiess oder Copien) со щитом (а также саблей), как венгры. Лошади у них хорошие, причем холощеные, и без железных подков; уздечка легкая.
...
Ближайшая к Литве область — Жемайтия... Это люди смелые [и хорошие воины]. В бою они пользуются панцирем и прочим разнообразным вооружением, главным же образом копьем [причем короче обыкновенного], как у охотников (оно служит оружием и для всадников.). Лошади у них так малы, что прямо не верится, как могут они (под (седлом) таких тяжелых людей) выполнять столько работ: они служат и [на войне] в походах, и [дома] для обработки полей.
Как видим, для литвинов у Герберштейна нашлось, пожалуй, даже меньше добрых слов, чем для русских, которых он описал значительно более подробно. Некоторое восхищение вызвали собственно этнические литовцы, но и то, скорее, ростом и храбростью, чем военными качествами. У русской армии, Герберштейн, впрочем, отметил еще одно важное качество - выносливость:
Разбивая стан, они выбирают место попросторнее, где более знатные устанавливают палатки, прочие же втыкают в землю прутья в виде дуги и покрывают плащами (епанчами (iapantze), как называются у них плащи), чтобы прятать туда седла, луки и остальное в этом роде и чтобы (самим) защититься от дождя Лошадей они выгоняют пастись [из-за чего их палатки бывают расставлены одна от другой очень далеко; они не укрепляют их ни повозками, ни рвом, ни другой какой преградой, разве что от природы это место окажется укреплено лесом, реками или болотами].
Пожалуй, кое-кому покажется удивительным, что они содержат себя и своих (людей) на столь скудное жалованье и притом, как я сказал выше, столь долгое время. Поэтому я вкратце расскажу об их бережливости и воздержанности. Тот, у кого есть шесть лошадей, а иногда и больше, пользуется в качестве подъемной или вьючной только одной из них, на которой везет необходимое для жизни. Это прежде всего толченое просо в мешке длиной в две-три пяди (palma, Span), потом восемь-десять фунтов соленой свинины; есть у него в мешке и соль, притом, если он богат, смешанная с перцем. Кроме того, каждый носит с собой (сзади на поясе) топор, огниво, котелки или медный чан, и если он случайно попадет туда, где не найдется ни плодов, ни чесноку, ни луку, ни дичи, то разводит огонь, наполняет чан водой, бросает в него полную ложку проса, добавляет соли и варит; довольствуясь такой пищей, живут и господин, и рабы. Впрочем, если господин слишком уж проголодается, то истребляет все это сам, так что рабы имеют, таким образом, иногда отличный случай попоститься целых два или три дня. Если же господин пожелает роскошного пира, то он прибавляет маленький кусочек свинины. Я говорю это не о знати, а о людях среднего достатка.
Для Герберштейна, который, как мы помним, во время войны был, что называется, помимо прочего, специалистом по логистике и офицером снабжения, такое умение обходиться без огромных провиантских обозов кажется удивительным и, пожалуй, полезным. Тем более, что как он отмечает в другом месте, московиты отличаются физической мощью, т. е. подобная диета не сказывается на их физической силе. Определенная ирония в описании свидетельствует не о презрении к русским, а об общем складе характера нашего героя - точно так же насмешливо он описывает литовское войско, которому, пожалуй, досталось даже больше.
Однако, умение обходиться без еды не заменяет умения воевать. Отдавая должное храбрости русских, имперский офицер (в отставке) отмечает их полное неумение вести упорядоченный бой:
В сражениях они никогда не употребляли пехоты и пушек, ибо все, что они делают, нападают ли на врага, преследуют ли его или бегут от него, они совершают внезапно и быстро [и поэтому ни пехота, ни пушки не могут поспеть за ними].
...
При первом столкновении они нападают на врага весьма храбро, но долго не выдерживают, как бы придерживаясь правила: “Бегите или побежим мы”.
...
Города они редко захватывают штурмом и после сильного натиска; у них более в обычае принуждать людей к сдаче продолжительной [116] осадой, голодом или изменой. Хотя Василий, осадив Смоленск, громил его, подведя пушки, которые отчасти привез с собой из Москвы, а отчасти отлил там во время осады, однако он ничего не добился (НГ Отступая, он велел взорвать пушки, а обломки увезти с собой.).
...
Я не говорю уже о том, что московиты, по-видимому, не делают различия между разными пушками, или, говоря вернее, между их назначением]. Они не знают, когда надо пускать в дело большие орудия, которыми разрушаются стены, или меньшие, которые разрушают вражеский строй и останавливают его натиск.
Данные отрывки, в общем, очень точно описывают состояние русского войска на начало 16-го века. В русской армии отсутствует регулярная пехота - ее роль исполняют мобилизуемые по городам перед походом пищальники. Московские воины действительно не умеют правильно применять артиллерию, они могут взять на осаду города "тюфяки" - картечницы, назначение которых - отражать штурмы, не применяют полевые орудия и не умеют правильно расставить осадные большие пушки. Интересно, что к середине 16-го века это отставание было в какой-то степени преодолено: появилась и почти регулярная пехота, и передвижные укрепления, и хорошо обученный и подготовленный наряд, но Герберштейн не включил всю эту информацию в переиздание. Скорее всего, ему просто ничего не было известно о том, как изменилось московское войско, он пользовался своими записями тридцатилетней давности.
Впрочем, русскую конницу он тоже оценил невысоко, и на это есть вполне адекватная причина. Герберштейн сравнивал русскую кавалерию с той, которую он видел на полях сражений, когда служил под знаменами Максимиллиана и которую, вполне возможно, сам водил в бой. Европейская тяжелая конница к началу 16-го века достигает пика своего развития. Тяжеловооруженный всадник на бронированном коне (в имперской армии далеко не все эти дворяне были рыцарями, рыцарское достоинство надо было заслужить) представлял собой высокоэффективную боевую машину, способную решать разнообразные задачи:
Основными, естественно, являлись уничтожение вражеской кавалерии и пролом строя пехоты после того, как по нему нанесет удар полевая артиллерия. Более того, в армии Максимиллиана, император добивался от своих рыцарей (в данном смысле слово употребляется в значении: "тяжеловооруженный всадник") умения действовать в пешем строю и в сотрудничестве с пехотой, для чего однажды не погнушался слезть с коня и промаршировать с пикой в рядах ландскнехтов. Помимо такой, "самой тяжелой" конницы в Германии и Италии получает широкое распространение конница в трехчетвертных доспехах на более легких конях без прикрытия:
Эти воины - более многочисленные, чем их сверхтяжелые коллеги, составляют вторую линию конницы при ударе, а также осуществляют преследование разбитого противника. Надо сказать, что создание подобных доспехов было бы невозможно без промышленной революции - в металлургии, в первую очередь. В пятнадцатом веке массовое применение механических молотов, новых способов термической обработки стали привели к тому, что высококачественное оружие и полноценный "белый" доспех из деталей сложной формы и сравнительно небольшой (1-1,2 мм) толщины перестают быть уникальными артефактами, доступными лишь самым богатым и знатным воинам.
Наблюдая русских воинов, Герберштейн пришел к выводу, что даже в самой лучшей своей экипировке:
...они не способны противостоять европейскому тяжелому кавалеристу. Умение стрелять из лука вряд ли поможет против прикрытой доспехами конницы. Авторы разной околохудожественной псевдолитературы любят описывать бои легкий лучников против тяжелых кавалеристов. Первые-де носятся вокруг вторых, осыпая стрелами, и рыцари многократно пораженные, на перераненных конях, изнемогают и гибнут. Перпендикулярный ответ, победа! При этом, однако, забывается, что даже монголы, которые специально обучались вести маневренный стрелковый бой, имели систему знаков и сигналов для управления на поле боя и несли луки, по мощности превосходящие все, имеющиеся на тот момент в мире, опасались по их собственным свидетельствам немецкой рыцарской конницы (по результатам всего лишь одного сражения, выигранного ими), а также ухитрились потерять сына Чингисхана в полевом бою с русской ратью при многократном численном превосходстве над последней. Русские же всадники не имели таких мощных луков, не обучались организованному бою во время больших облавных охот-учений, не имели жестокого устава и в любом случае уступали в умении стрелять людям, которые получали первый лук в четыре года и для которых умение стрелять означало возможность выжить (у монголов охота являлась одним из серьезных источников пищи). Русские стрелы не смогли бы поразить прикрытых доспехами коней и рыцарей. В ближнем бою московским воинам просто нечем было бы поразить противника. Русские клевцы и трехгранные кинжалы предназначались для поражения врага в мягком доспехе, булавы и шестоперы на деревянных рукоятях (иногда даже черешковые!) не предназначались для нанесения поражения врагам в сплошном "белом доспехе", сабли и секиры с полулунным лезвием также были бессильны против врага.
Косвенно это подтверждается ходом битвы под Оршей. Широко распространено мнение, что де известная картина:
...написана много позже события и представляет собой идеологический плакат во славу литовско-польского оружия. Однако если рассмотреть миниатюры из брошюры А. Крытского, написанной через год после битвы, мы увидим похожую картину:
Тяжелая конница - наемные польские хоругви копейщиков, выступает в центре, а на дальнем плане рыцари на бронированных конях громят русское войско в рукопашном бою. Русская конница, вынужденная вступить в ближний бой с европейской рыцарской конницей, потерпела жестокое поражение, воины литовского княжества, просто участвовали в добивании разрозненных рядов русских и преследовали бегущих.
Конечно, если русским удавалось реализовать значительное численное превосходство (количество рыцарей в полном вооружении редко превышало несколько сотен, а для Восточной Европы могло составлять сотню-две), дружным градом ударов со всех сторон удавалось свалить или, хотя бы, нейтрализовать и тяжеловооруженного противника:
...магистр прежде всего сообразно с обстоятельствами в немногих (словах) ободрил (своих), а затем, произведя залп из пушек, храбро напал на врага. При первом натиске ему удалось рассеять русских и обратить их в бегство. Но так как победители были слишком немногочисленны сравнительно с количеством врагов и к тому же обременены слишком тяжелым вооружением, так что не могли достаточно далеко преследовать врага, то московиты, поняв, в чем дело, и собравшись с духом, построились снова и решительно двинулись на пехоту Плеттенберга
...
...остатки с конницей (НГ Хотя конница неоднократно рассеивала и обращала в бегство московитов, но, будучи тяжеловооруженной, не могла преследовать легкого и многочисленного врага, а потому вернулась к пехоте, и они), не теряя строя, вернулись невредимы к своим.
Но при равных условиях в полевом бою русская конница могла только отступать перед подобным врагом. Герберштейн, одной из задач которого, по всей видимости, было оценить ценность московитов, как военного союзника, постарался отразить это в своем отчете.
PS: Что же касается фразы Герберштейна "...он (Великий князь)их гнетет жестоким рабством", относящейся к русскому военному сословию, следует помнить, что барон воевал и служил при дворе Максимиллиана - одного из демократичнейших правителей Европы того времени. Ему, получившему рыцарское звание от своего обожаемого императора, служившему ему не за страх, а за совесть, естественно, было дико видеть, как московский великий князь обращается со своими служилыми князьями и аристократами, формально, равными по положению Герберштейну. Он просто примерял подобное поведение к себе и приходил в ужас. Пусть некоторым утешением людям, оскорбленным этими словами, послужит то, что о литовцах и литвинах Сигизмунд отозвался даже хуже и буквально в тех же выражениях, правда, там подобному гнету подлежат только простолюдины: Со времен Витольда вплоть до наших дней они пребывают в столь жестоком рабстве, что приговоренного к смерти заставляют по приказу господина казнить самого себя и собственноручно себя вешать. Если же он вдруг откажется сделать это, то его жестоко высекут, бесчеловечно истерзают и все равно повесят. Вследствие такой строгости бывает, что [судья или назначенный для (разбора) дела начальник только пригрозит виновному], начни тот медлить, или просто скажет (ему только скажут): «Поспеши, господин гневается», как несчастный, опасаясь жесточайших побоев, кончает жизнь петлей.Московское царство, таким образом, даже предстает более демократичным: гнетут всех, и уж во всяком случае не заставляют вешаться.